Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

— А я хочу получать плату за жизнь. За то, что люди остаются живыми.

Играет в благородство? Похоже на то. Возраст уж точно позволяет. Но если он и вправду желает добиться того, о чем заявляет, пора взрослеть.

— И вы надеетесь исполнить свое желание именно здесь? Неужели во всех прочих краях Дарствия не нашлось подходящего места?

Юноша мрачно посмотрел на меня и без тени улыбки напомнил:

— Там, где не знают о существовании демонов, мне нечего делать.

Натти предупреждающе кашлянул так, чтобы сдавленный звук донесся только до меня.

Не стоит возобновлять расспросы, что ли? Но разве равнодушное молчание не будет выглядеть подозрительнее легкомысленного любопытства? Я не собирался отказываться от продолжения беседы, однако обстоятельства снова приняли решение за меня: из моря высокой травы послышался шелест, перемешанный с глухим стуком множества копыт, и вскоре убитых участников опасного представления заменили вполне живые люди, пусть и в немного меньшем количестве.

Первым на дорогу вылетел конь под нашим возницей, и, надо сказать, смуглая рожа беглого обманщика сейчас мало чем отличалась от лиц мертвецов. В те минуты, когда они еще были живы, конечно: темные глаза горели тем же азартом предвкушения хорошей драки. А вот следом за коротышкой подняла скакуна на дыбы всадница, которой здесь, казалось, было вовсе не место. Даже несмотря на семерых сопровождающих, выглядящих, пожалуй, опаснее, чем давешние разбойники.

Впрочем, в седле женщина не задержалась. Ловко спрыгнула на землю без какой-либо помощи, окинула взглядом поле недавнего боя и крикнула прибывшим с ней мужчинам:

— Обшарьте все вокруг, вдруг кто-то успел сбежать!

Приказ был исполнен молниеносно, и, когда взметенная копытами пыль осела, у коляски из вновь прибывших остались только двое: возница и загадочная дама, командовавшая так, будто родилась с этим умением.

Далеко не юная, скорее, моя ровесница, она напоминала Лодию чернотой волос и особым, редким для столицы оттенком кожи, но и только. Черты лица, не прячущегося от солнца, выглядели немного грубоватыми, и им совсем не помешала бы чуть большая округлость, но то ли здешнее солнце не позволяло накопить жирка, то ли женщина принадлежала к тем счастливицам, что могут не заботиться о стройности своей фигуры. Запястья и пальцы под кружевом манжет просторной рубашки казались невероятно хрупкими, но в свисающих с темно-синего кушака ножнах покоились те же самые кривые ножи, которые, похоже, были излюбленным оружием в здешних местах.

Юбка надулась парусом, расправляя тканые темно-золотые узоры по всей своей ширине, когда незнакомка стремительным шагом направилась к мертвым телам, и веером разметалась по пыльной земле, когда женщина присела над одним из трупов, присматриваясь к лицу убитого.

— Игго! Взгляни-ка на этого!

Возница поспешил подойти и послушно прищуриться.

— Что скажешь? Глаза меня не обманывают?

— Никак нет, эррита! Я его хорошо помню. Он ведь ушел из дома, чтобы стать одним из баль…

Властно поднятая вверх рука оборвала словоизлияния возницы. Женщина поднялась, еще какое-то время постояла над мертвецом, словно о чем-то трудно и напряженно думала, потом повернулась к нам. Вернее, ко мне, потому что Натти и русоволосого юноши ее взгляд даже не коснулся.

— Вам не причинили вреда, эррете?

— Ни малейшего.

— Я рада. И должна принести глубочайшие извинения за то, что вы стали невольным участником… всех этих событий.

По ее словам легко можно было догадаться, что поездка в неурочное время была задумана неспроста, но я предпочел спросить напрямую:

— Какую цель вы преследовали? Поймать разбойников на наживку?

Она кивнула:

— На обозы нападают очень редко, но обоз едет вдвое, если не втрое дольше. А лишний час под солнцем Катралы — не лучшее времяпрепровождение.

Согласен. Мне жара пока не доставляла неприятностей, но лишь благодаря «мокрой глотке». В обычном состоянии я наверняка давно бы уже мучился от жажды и прочих прелестей знойной погоды.

— Там, откуда я родом, тоже заботятся о безопасности путешественников. Но этим занимаются мужчины, а не…

— Я тоже могу себя защитить, эррете, — сказала женщина, проходя мимо меня и гордо вскидывая голову.

На мгновение наши взгляды встретились, и мне вдруг подумалось, что с такими огромными сливово-карими глазами неважно, резки или мягки прочие черты лица.

— Без сомнения!

Она усмехнулась, встряхивая вьющимися локонами, в которых не было видно ни лент, ни гребней, взлетела в седло, не касаясь громоздких, украшенных эмалевыми рисунками стремян, подобрала поводья, небрежно замечая:

— И я умею быть благодарной.

Гнедой жеребец, на вид слишком крупный и сильный для такой наездницы, послушно замер, ожидая приказа. И тот не заставил себя ждать: высокие каблуки коснулись боков.

— Имение Фьерде к вашим услугам! — Эти слова предназначались мне, а следующие полетели уже в сторону слуги: — Тела пусть заберут. И сложат на ледник сразу же, как привезут в имение. Доказательства могут понадобиться. Скоро.

Она развернула скакуна и с места прыжком послала прямо в травяное море. Возница восторженно проследил взглядом за своей повелительницей, повернулся ко мне и виноватым тоном сообщил:

— Еще несколько минут, эррете! Всего несколько минут!

— А что будет потом?

— О, потом! — Он мечтательно закатил глаза — Потом я доставлю вас во владения благороднейшей из благородных, эрриты Эвины Фьерде со-Катрала!

Ага, значит, о моих желаниях снова никто не собирается спрашивать? Впрочем, пусть будет благороднейшая из благородных. Не ждать же заката посреди степи.

Узел четвертый

Первой в ночном мраке загорается звезда удивления.

Неужели все это происходит со мной?

Почему все это происходит со мной?

И что, в конце концов, происходит?!

Последние минуты света вспоминаются до невероятности ярко и четко, но понимание не приходит. Отказывается приходить. Да и вообще хоть какое-то правдоподобное объяснение происходящему сторонится меня, благо вокруг одна лишь непроглядная темнота, укрыться в которой легче легкого.

Рядом с удивлением вспыхивает отчаяние, и мрак тут же начинает казаться удушливым.

Мне все это снится? Тогда нужно лишь открыть глаза, и странное наваждение растает. Но как открыть то, чего нет? Я не чувствую ни кусочка собственного тела. Может статься, его больше не существует. Правда, где же тогда умещается все оставшееся?

Свет первых двух звезд тает в пламени третьей. Кроваво-алой, каковой и положено быть звезде гнева.