Полина - Александр Дюма

— Совершенно! — ответил граф, кладя руку в одну из своих ольстредей, — но вот чего я не понимаю, что вы, владея такими тайнами и доказательствами, не донесли тотчас на меня?

— Это оттого, что я дал священную клятву и обязан был убить вас на дуэли, как будто бы вы были честным человеком. Итак, оставьте в покое ваши пистолеты, потому что, убивая меня, вы можете испортить все дело.

— Вы правы, — отвечал граф, застегивая ольстреди и пуская лошадь свою шагом. — Когда же деремся мы?

— Завтра утром, если хотите, — сказал я, опуская также поводья у своей лошади.

— Где же?

— В Версале, если место вам нравится.

— Очень хорошо. В девять часов я буду ожидать вас у Швейцарских вод с моими секундантами.

— С Генрихом и Максом, не правда ли?

— Разве, вы имеете что-нибудь против них?

— То, что я хочу драться с убийцей, но не хочу, чтобы он брал с собой в секунданты обоих своих соучастников. Это может происходить иначе, если позволите.

— Объявите свои условия, — сказал граф, кусая губы до крови.

— Так как нужно, чтобы свидание наше осталось тайной для целого света, какое бы последствие оно ни имело, то мы выберем себе каждый секундантов из офицеров Версальского гарнизона, для которых мы останемся неизвестными; они не будут знать причины дуэли и станут присутствовать только, чтобы предупредить обвинение в убийстве. Согласны ли вы?

— Да… Теперь ваше оружие?

— Теперь, так как мы можем сделать шпагой какую-нибудь жалкую царапину, которая помешает нам продолжать дуэль, пистолеты мне кажутся предпочтительнее. Привезите свой ящик, я привезу свой.

— Но, — возразил граф, — мы оба с оружием, условия наши сделаны, для чего же откладывать до завтра дело, которое можем окончить сегодня?

— Я должен сделать некоторые распоряжения, для которых эта отсрочка необходима. Мне кажется, что в отношении к вам я вел себя таким образом, что могу получить это позволение. Что же касается страха, который вы испытываете, то будьте совершенно покойны, повторяю: я дал клятву.

— Этого достаточно, — отвечал граф, кланяясь, — завтра в девять часов.

— Завтра в девять часов.

Мы поклонились друг другу в последний раз и поскакали в разные стороны.

В самом деле отсрочка, просимая мною у графа, едва была достаточна для приведения дел моих в порядок; итак, возвратясь домой, я тотчас заперся в свою комнату.

Я не скрывал от себя, что удача дуэли зависела от случая; я знал хладнокровие и храбрость графа, я мог быть убитым; в этом случае мне должно было обеспечить состояние Полины.

— Хотя во всем рассказанном мною я ни разу не упомянул ее имени, — продолжал Альфред, — но мне нет надобности говорить тебе, что воспоминание о ней ни на минуту не оставляло меня. Я еще раз почувствовал, как сильно люблю Полину, когда, взяв перо, подумал, что, может быть, последний раз пишу ей… Окончив письмо и приложив к нему контракт на десять тысяч франков ежегодного дохода, я адресовал его на имя доктора Сорсея в Гросвенар-Скваре в Лондоне.

Остаток дня и часть ночи прошли в приготовлениях этого рода. Я лег в два часа и приказал слуге разбудить себя в шесть.

Он исполнил в точности данное ему приказание. Это был такой человек, на которого я мог положиться, один из старых слуг, встречающихся в немецких домах, которых отцы завещают своим сыновьям и которого я наследовал от отца. Я отдал ему письмо, адресованное к доктору, с приказанием отвезти его самому в Лондон, если бы я был убитым. Двести луидоров, данные мною, были назначены на издержки во время дороги; в противном случае он оставлял их у себя в виде награды. Я показал ему, кроме того, ящик, где хранилось последнее прощание мое к матери, которое он обязан был отдать ей, если бы судьба мне не поблагоприятствовала. Еще он должен был иметь готовой почтовую карету к пяти часам вечера, и, если в пять часов вечера я не возвращусь, отправиться в Версаль и узнать обо мне. Приняв эти предосторожности, я сел на лошадь и в девять часов без четверти был на месте с секундантами: это были, как мы условились, два гусарских офицера, совершенно не знакомых мне, которые, однако ж, не задумались оказать мне услугу, просимую от них. Для них довольно было знать, что это дело, в котором пострадала честь одной благородной фамилии, чтобы согласиться, не сделав ни одного вопроса… Только французы могут быть всякий раз, когда этого требуют обстоятельства, самыми храбрыми или самыми скромными из всех людей.

Мы ожидали не более пяти минут, когда граф приехал со своими секундантами. Мы пустились на отыскание удобного места и вскоре нашли его, благодаря нашим свидетелям. Прибыв на место, мы объяснили этим господам свои условия и просили их осмотреть оружие: у графа были пистолеты работы Лепажа, у меня работы Девима; те и другие с двойным замком и одного калибра, как, впрочем, бывают почти все дуэльные пистолеты.

Граф подтвердил репутацию храброго и вежливого человека: он хотел уступить мне все выгоды, но я отказался. Итак, решено было, чтобы жребий назначил места и порядок выстрелов; расстояние должно было состоять в двадцати шагах; барьер для каждого из нас отмечен был другим заряженным пистолетом, чтобы мы могли продолжать поединок на тех же условиях, если бы ни одна из двух первых пуль не была смертельной.

Жребий благоприятствовал графу два раза кряду: он имел сначала выбор места, потом первенство; он тотчас стал против солнца, взяв из доброй воли самое невыгодное положение. Я заметил ему это, но он поклонился, отвечая, что так как жребий назначил ему выбор, то он хочет остаться на том же месте, я занял свое.

Когда секунданты заряжали наши пистолеты, я имел время рассмотреть графа и должен сказать, что он постоянно сохранял холодную и спокойную наружность человека, совершенно храброго: он не произнес ни одного слова, не сделал ни одного движения, которые не согласовались бы с приличиями. Вскоре свидетели подошли к нам, подали каждому по пистолету, по другому положили у ног наших и отошли. Тогда граф возобновил предложение стрелять мне первому, я еще раз отказался. Мы поклонились каждый своим секундантам; потом я приготовился к выстрелу, защитив себя сколько можно и закрыв нижнюю часть лица прикладом пистолета. Едва я успел принять эту предосторожность, как секунданты поклонились нам в свою очередь и старший из них подал сигнал, вскрикнув: «пали!» В то же мгновение я увидел пламя из пистолета графа и почувствовал двойное сотрясение в груди и руке. Пуля повстречала дуло пистолета и, сбившись с пути, ранила меня в плечо. Граф, казалось, удивился, видя, что я не падаю.

— Вы ранены? — сказал он, делая шаг вперед.