Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою - Василий Звягинцев

Очередной расклад выброшенных судьбой карт выглядел так: Мария и Майкельсон, согласившись с распоряжением Бекетова, ждали поддержки в просторном, но довольно жарком и душном отсеке между дымоходами второй трубы. Инженер присел на слегка подрагивающую стальную палубу в пятнах машинного масла и наконец позволил себе закурить, привести мысли в относительный порядок, для чего повернулся спиной к своей «пленительнице» (в обоих смыслах этого слова). Впрочем, в этом не было особой нужды, Мария не могла возбуждать его зрительные рецепторы, потому что выключила подсветку блок-универсала.

Анастасия, Кристина и Юрий двигались в их направлении палубой выше, по коридору офицерских кают левого борта.

Шурлапов с помощниками шёл по такому же коридору, но правого борта.

А лейтенант-коммандер Остин Строссон в своей каюте, первой перед соединяющим коридоры поперечным проходом пытался по рации выйти на связь с Лондоном, лично с Гамильтоном-Рэем. По особому графику каждый час всего на одну минуту в «куполе непроходимости волн» открывалось «окно», и через него можно было послать предельно сжатый и особым образом модулированный сигнал, практически недоступный пеленгации и перехвату.

До сих пор у Строссона не было необходимости что-то сообщать своему начальнику, а тем более — просить у него совета, но сейчас особый момент и крайний случай настали. Офицер с удивлением увидел, что сигнальные лампочки рации вдруг потухли. Выругался, недобрым словом помянув батарею, разрядившуюся так не вовремя, и вдруг услышал через тонкую переборку каюты сначала осторожные шаги, а затем и приглушённые голоса.

Глава седьмая

Когда Фёст с Мятлевым и девушками закончили допрос Стацюка, Президент и Журналист уже давно спали, перегруженные впечатлениями уж слишком длинного дня, вместившего событий больше, чем у иного законопослушного обывателя случается за год, а то и за всю жизнь.

— Наверное, и нам пора, — сказал Фёст, с удовольствием вдыхая свежий воздух из открытого окна кухни. В предутренней Москве было совсем тихо, образ жизни здесь куда более патриархальный, чем в параллельной столице. — Все «протоколы» завтра сам шефу передашь, — обратился он к Мятлеву. — Ваши это дела, семейные, — он чуть скривил губы, то ли в усмешке, то ли просто так. Эту привычку, или стиль, он тоже унаследовал у Шульгина. Слишком много времени они проводили с Александром Ивановичем в первые месяцы «вербовки» Фёста и слишком большое впечатление на Вадима тогда произвели не только практические способности, но и бытовые манеры «наставника». — Я в них сейчас мешаться не хочу…

— Отчего так? — с подковыркой спросил генерал.

— Надоело, честно сказать. Не только твой шеф, вся ваша команда меня, как бы это деликатнее сказать, разочаровала. Нет, в чисто человеческом плане ни к тебе, ни к прочим у меня претензий нет. Умеете себя вести как люди, когда припрёт. А с политической смелостью — слабовато. Я же для общей пользы говорю, — счёл нужным ещё раз оговориться Фёст. — Бывают моменты, когда от так называемого здравого смысла нужно отказываться. Один мой знакомый философ для военной истории разработал концепцию так называемой «стратегии чуда». Это значит — никакие рациональные расчёты победы не сулят, но достаточная степень готовности рискнуть всем переламывает запланированную реальность, создаёт альтернативу не «после», а «до»! Улавливаешь, о чём я?

— В общих чертах, — осторожно ответил Мятлев. — Бывали, конечно, случаи…

— Мне на ум хороший пример пришёл. Война — ладно, война — бог с ней, там «чудо» случается гораздо чаще, чем принято думать, только очень редко специалисты догадываются, что история, особенно военная, таки имеет сослагательное наклонение. Для них всё ясно — наши раздолбали немцев — значит, политически, экономически и психологически иначе и быть не могло. Преимущество социалистической экономики и сплочённости «новой исторической общности». А если царская Россия проиграла Русско-японскую — это и есть доказательство «полной гнилости» старого режима. Лучше приведу из области шахмат, из нашего со здешним общего времени. Тысяча восемьсот девяносто девятый год. Шахматный турнир, не помню, мировой или так себе, но там имела место так называемая «Бессмертная» партия. Андерсен — Кудерницкий. Кто это такие — тоже не помню, а, скорее, не знаю. Но в той партии с примерно равным по классу противником Андерсен пожертвовал ферзя и две ладьи и в итоге выиграл! Вот тебе и «стратегия чуда».

— И что из этого? — осторожно спросил Мятлев.

— Только то, что вам сейчас нужно играть, как тот Андерсен. Прямо завтра и начинать. Помнишь «Манифест коммунистической партии»?

— Я-то помню, — сказал Мятлев так, что напрашивалось естественное продолжение: «А тебе откуда знать?»

— Вот и вам с шефом терять совершенно нечего, кроме своих цепей. Должен был из разговора со Стацюком понять, что в стандартном раскладе вам ловить нечего. Как у Высоцкого — «Расклад перед боем не ваш». Будь у вас хоть одна-единственная на всю страну, но полностью верная дивизия по штатам военного времени — имелись бы шансы, а по-нынешнему — ноль. Вы столько темпов уже проиграли…

— Слушай, Вадим, — с тоской в голосе сказал Леонид, — хватит мне мозги долбать. От меня всё равно ничего не зависит. Если что — я могу к вам на службу перейти, а пока я при нынешней должности… — он развёл руками. — Давай лучше по сто, и тоже спать ляжем…

— Это я завсегда. Девчат звать не будем, они не хуже нашего вымотались.

Двое мужчин, оба не совсем по своей воле занесённые в чужой, хотя и похожий на их собственный мир, сидели при свете настольной лампы в дальнем углу кухни возле раскрытого окна, большого, как амбарные ворота. Низкие тучи над недалёкой Красной площадью отсвечивали снизу мутновато-розовым, моментами принимался и тут же переставал идти мелкий дождь. Выпили, покурили, почти не разговаривая, минут через пятнадцать повторили.

— Ну, хватит, — сказал, вставая, Фёст. — А то действительно — «человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать рано поутру».

— Давай ещё по чашечке кофе… — было видно, что Мятлеву просто не хочется уходить, оставаться наедине со своими мыслями.

— Нет, с меня хватит. А ты как знаешь, конечно…

В бутылке на столе оставалось ещё порядочно, и Вадим подумал, что с таким настроением генерал не успокоится, пока её не прикончит.

Тоже его дело, не мальчик. В крайнем случае поспит лишних несколько часов.

Войдя в свою комнату, Ляхов привычным движением повернул головку выключателя с реостатом справа от двери. Загорелся торшер в углу и в его свете он увидел сидевшую в кресле рядом с журнальным столиком Людмилу. Она уже переоделась в домашний халат типа короткого, выше колен ало-золотистого пеньюара.

В руках девушка вертела незажжённую длинную сигарету.

«Не хотела, чтобы я раньше времени догадался о её присутствии, — привычно определил Фёст, хотя ему не совсем было ясно, для чего ей такая конспирация. Вроде как не требовала ситуация этой относительной неожиданности. Но зачем-то ей это потребовалось. Вадим настолько вымотался за эти сутки, что решать очередные психологические задачи ему совершенно не хотелось. Он выбрал простейшее решение. Всё равно ведь к этому шло».

— Ты давай это — если всё решила, оставайся, да и всё. Будь как дома, — сказал он. — Свадьбу справим, когда дела сделаем. Или у нас, или здесь, как карта ляжет…

Людмила с досадой сломала в пальцах сигарету и тут же взяла из брошенного на стол раскрытого блок-универсала следующую.

— Ничего лучше ты, конечно, придумать не мог? Всё, значит, в одном флаконе — и признание, и предложение, и что там ещё у вас полагается. Я себе это как-то по-другому представляла…

Голос у девушки едва заметно дрогнул, а в остальном держалась она хорошо, без слёз и надрыва.

— Нет, ты меня прости, конечно, я и слов разных в другом случае наговорил бы, и розовых роз сто штук притащил, но сейчас у меня совершенно ничего не получится.

Он подошёл к Людмиле, обнял её за плечи, поцеловал несколько раз, то в глаза, то в губы.

— Ты ведь и сама… Я ж всё понимаю, ты совсем другого отношения и ритуала ждала. А вот не выдержала… Понятное дело. Мы тут вроде как развлекаемся, сами себе трудности создаем и героически их преодолеваем, а поубивать нас сегодня могли вполне по-настоящему. Неприятно бы было. Особенно, если бы кто-то из нас один остался… Я после своего первого боя очень хорошо это представляю.

Внезапно валькирия буквальным образом разрыдалась. Это настолько не соответствовало её истинному психотипу, но одновременно прекрасно сочеталось с нынешней внешностью, что Фёст растерялся. Мало с него проблем с раздвоением собственной личности, так теперь ещё и с невестой разбирайся. Глобальная шизофрения в квадрате.