Знак Нефертити - Вера Колочкова

Наконец, пухлая папка с годовым отчетом была собрана, и рабочий день по времени к концу подходил. И черт дернул начальника в этот момент их главную бухгалтершу к себе в кабинет вызвать! А ее, молодого специалиста Аню, мимо ее стола с кружкой горячего чая пройти… Споткнулась о мусорную корзину, чай выплеснулся — прямо в драгоценную раскрытую папку… Конечно, у нее от ужаса волосы на голове дыбом встали, когда напечатанные на машинке цифры начали расплываться в горячих чайных потоках. Да — это был настоящий ужас… В те времена компьютеров еще не было, документы на пишущей машинке наяривали, второй листок с копией выходил бледным, уже не подменишь… Да и не в том было дело — можно подменить или нет! Наверное, как-то бы вышли из положения, перепечатали… Просто она в тот момент совсем голову потеряла, засуетилась в своей окончательной затурканности. Не отдавая себе отчета, схватила папку, впихнула к себе в сумку, села за стол, ни жива, ни мертва… Никого в этот момент, как на грех, в бухгалтерии не оказалось, другие сотрудницы выскочили куда-то по своим делам. Дверь открылась — главная от начальника вернулась, вполне уже «в себе», вполне довольная…

— Ладно, Аня, иди домой. Ты вот что, Аня… Я на тебя сегодня кричала маленько, ты уж прости, сама понимаешь, годовой отчет… Ну, чего сидишь? Иди, говорю! Все сегодня успели, после шести задерживаться не будем!

Онемевшими руками сняла со стула свою сумку, не помня себя, поплелась к двери.

— Ань, а где папка-то с отчетом? Вот тут, на столе лежала…

— Не знаю… Я не видела… Я вообще с места не вставала…

— Наверное, я ее в сейф положила!

— Не знаю, не видела…

И закрыла за собой дверь, зацокала каблуками по гулкому коридору. Внутри, кроме липкого страха и барабанного сердцебиения, ничего не чувствовалось. Потом, отойдя от родной конторы на приличное расстояние, сунула злосчастную папку в кусты, избавилась от улики, как предатель-шпион…

Конечно же главная с отчетом оскандалилась. До такой степени оскандалилась, что ушла с позором по статье — за халатность. Начальство в штатном расписании передвижки произвело, место главной другая сотрудница заняла, и ей, как молодому специалисту, тоже другая должность досталась, с хорошим окладом. Вот и вышло, что она этот хороший оклад сама себе сотворила, своим подлым поступком… Но ведь не признаешься же, как было дело — глупо было уже признаваться…

Да, совесть мучила. А потом как-то забылось. Да и не задержалась она в той конторе, на другое место ушла, как только случай подвернулся. А там — такие козни-интриги, такая грызня среди своих же, только успевай, поворачивайся! Ну, и пришлось определяться как-то, вплывать в это болото. А куда денешься, жизнь чиновничья — она такая. Сам не поинтригуешь, тебя со свету сживут. Вот и насобачилась потихоньку, огрубела, даже незаметно во вкус вошла. И в специальности своей за годы поднаторела, чиновничья спесь появилась, уверенность. Захотелось чего-то более серьезного, чтобы место работы звучало достоинством, а не какой-нибудь шарашкиной конторой. Вот, и до Департамента государственного заказа добралась — куда уж серьезнее. Пришлось кое-кому на лапу дать, не без этого. Туда просто так, с улицы, и не попадешь, и даже по блату не пролезешь…

Вот задуматься бы хоть раз — на что силы ушли? На интриги, на выживание, на сплетни-подставы? А с другой стороны — кто ж о таких вещах и впрямь серьезно задумывается? Живут этим хозяйством, как дышат… Привыкают. Втягиваются. Гордятся даже.

И она тоже привыкла. Втянулась. Гордилась. Несла тяжкую чиновничью долю, чувствовала себя дамой непробиваемой. Потому что всякие там слабые чистоплюи в чиновничьей среде не приживаются. И потому надо быть сильной. Жизнь такая — все по головам идут… Тем более кто в чиновничьей среде посмеет бросить в другого камень, если все — такие? С виду белые и пушистые, а по сути… А копни поглубже — у каждого бревно в глазу есть, и папочка, спрятанная в кустах… Никому ж неохота самого себя подлой сволочью признавать и то бревно на всеобщее обозрение вытаскивать! Защитная реакция, словом…

Хотя иногда вдруг накатывала постылая нервная тошнота — не без этого. Утром встаешь, и как подумаешь — на работу надо… И тут же себя одернешь, пристыдишь — эка раскиселилась! Надо, Аня, надо. Соберись, Анька, тряпка. И ведь вся жизнь, если рассудить, была построена на этом треклятом «надо». С тех времен и построена, когда, как говорится, единожды солгав… Надо. Надо, и все. Семью заводить — надо. Гнездо вить, кооператив годами выплачивать — надо. Детей рожать и на ноги поднимать — надо. Все надо, надо… А счастье где? Не вписалось, пронеслось мимо этого «надо»? Вот вроде все и устроилось, наконец, и завелось, и свилось, и народилось, и приработалось-привыклось, и даже в любовном круговороте с красавцем-умницей Пашей завертелось, и… И конец. Появилась брешь — и карточный домик по имени «надо» распался. Хрупкий оказался домик-то. Нет больше семьи, нет любви, и детям уже не нужна, и работа эта постылая… Выходит, нигде никак себя не нашла, не состоялась? И в придачу ко всему этому еще и доктор Козлов?

И — что дальше? Ну, ляжет она в больницу. Отрежут, отхимичат, может, потом реабилитируют. Дальше-то — что? Все то же самое, по тому же кругу? И опять — надо? Зачем, кому…

Зря она, наверное, с этой неделей затеялась. И с романсами тоже. Только душу себе растравила, сама себя, выходит, обвиноватила. Еще и поклонник этот — зачем он ей сдался… Господи, как все неправильно, пошло, глупо! Такая тоска… Страх, страх и тоска…

Слеза, оторвавшись от подбородка, капнула в чашку с остывшим чаем. Хуже нет занятия — одинокого вечернего чаепития. О, дверь хлопнула — Антошка пришел… Быстрее, быстрее слезы со щек смахнуть, еще не хватало перед сыном… Она ж сильная, она мать…

— Мам, ты чего?

Застыл в кухонном проеме, взгляд настороженный, удивленный.

— А чего я?

— Ну, плакала вроде…

Улыбнулась, вздохнула прерывисто, глядя в его лицо. А все-таки красивый Антошка парень, гладкий, ухоженный, хоть сейчас на глянцевую обложку. В сытости рос, в заботе, ни в чем по большому счету отказа не знал… Чуть-чуть до ума его не довела, в хорошие женские руки не пристроила… Если уж Лерка свою судьбу под откос пустила, так, может, хоть Антон…

— Знаешь, Антош… Ты не женись рано. Институт закончишь, работу хорошую найдешь, а потом уж… Осмотришься, прикинешь…

— Мам, ты чего? — снова повторил он свое сакраментальное, дернул уголком рта. — Чай-то с коньяком пьешь, что ли? Не женись рано, главное… Да я вообще пока от этой мысли далек…

— Ну и хорошо, что далек, Антошенька. А девушка у тебя есть?