Петербургский сыск. 1870 – 1874 - Игорь Москвин

– Два года было в прошлом месяце, – сухо с задержкой каждого слова ответил допрашиваемый, в голове мелькнули картины первого шага из роскошного желтого вагона на дебаркадер Николаевского вокзала и первый глоток столичного воздуха, обещавшего блестящие перспективы для молодого человека.

– А до приезда?

– У моего батюшки большое имение в Александровском уезде Екатеринославской губернии.

– Чем намерены были заняться по приезде?

– Одно из желаний – поступить в Университет, но, увы, науки мне даются с трудом, поэтому я решил не тратить время попусту, а бросился в бурные реки коммерции – у моего батюшки большие стада крупного скота, но, увы, и на этой ниве я не достиг успехов.

– Ваше нынешнее занятие?

– Не выбрал по душе, пока в поисках.

– Где вы проживали первые месяцы?

– У сестры.

– А после?

– Снял квартиру, неподалеку, на соседней улице.

– Кто ее оплачивает?

– Батюшка, – удивился Порфирий, принимая отцовскую заботу, как само собой разумеющееся.

– Вы навещали после переезда семью сестры?

– Да.

– И как часто?

– Я ежедневно у них обедал.

– Когда у вас появился пистолет.

– По приезде в один из вечеров недалеко от дома сестры я стал жертвой нападения. Меня не только ограбили, но и сильно ударили по голове. Я несколько недель провел в постели. После этого происшествия я попросил Алексея Ивановича…

– Господина Рыжова? – спросил Иван Дмитриевич.

– Да, я попросил его помочь приобрести пистолет, и с тех пор при мне всегда находилось оружие.

– Вы ссорились с сестрою или ее мужем? – переходил Путилин к главным вопросам.

– К моему сожалению, исключительно в последнее время.

– С чем связаны ваши размолвки.

Порфирий замолчал, облизнув обсохшие губы.

– В доме сестры проживала в качестве воспитанницы девица Дмитриева, которая была ей поручена своими родителями. Она стала причиной ссоры.

– В чем она заключалась? – прозвучал незамедлительно вопрос Путилина. – Простите, Порфирий Степанович, но я любопытствую не ради интереса.

– Мы состояли в любовной связи, – молодой человек сжал кулаки и добавил безразличным голосом, отведя глаза в сторону, – три месяца.

– Не могли бы вы пояснить подробнее?

– Как это не прискорбно вспоминать, – потер рукою переносицу, – но недели две назад Дмитриева попросила паспорт у Марии Степановны с намерением уехать к родному брату в Гродно. Между ними возникла ссора, сестра не намеревалась отпускать воспитанницу, порученную ей. Она была за нее в ответе и могла выдать паспорт только с разрешения родителей, но Елизавета, госпожа Дмитриева, не захотела ждать ответа и в приступе раздражения призналась в нашей связи. Вы же понимаете, какова была реакция сестры. Девица, порученная ей, соблазнена братом воспитательницы. Это скандал. Тем более, что женщины по – разному понимают общепринятую мораль. После этого происшествия Лиза переехала ко мне.

– Извините, а сколько лет госпоже Дмитриевой?

– Почти семнадцать.

– Продолжайте.

– В тот же день между мной и сестрой произошло объяснение, при котором присутствовал и Алексей Иванович. Это было неприятно, на повышенных тонах мне пытались внушить, чтобы я сочетался узами брака с Лизой, но, господа, – с негодованием произнёс Шляхтин, – в мои планы такой поворот дела не входил. Я слишком молод для брака, мне только двадцать лет. После обидных слов я перестал у них бывать, мне стали неприятны их постоянные оскорбления.

– Сестра настаивала на женитьбе или…

– Нет, нет, – молодой человек замахал руками, – господин Рыжов хоть и был подвластен желаниям моей сестры, но сам был не прочь завести роман на стороне, именно поэтому он и разъезжал часто по командировкам. Он служил в юридической комиссии Царства Польского. Вы понимаете, что ему довольно часто приходилось посещать Варшаву, там он отдавался своему разнузданному пороку, – было любопытно слушать из уст молодого соблазнителя осуждения в сторону мужа сестры, – он не смел поднять голоса, только во всем соглашался с Марией.

– Почему же госпожа Дмитриева переехала к вам?

– Мы, наверное, были охвачены поглощающей страстью, которая не прошла, но это было обоюдное желание.

– Я понимаю, – Путилин барабанил пальцами по столу.

– Завтра я должен ехать домой в Екатеринослав и перед отъездом пообещал сестре, что зайду за письмами к батюшке, но мне не хотелось получать очередную порцию нравоучений, поэтому вчера я послал ей письмо.

– Что вы писали в нем?

– Сейчас я понимаю, что недопустимо так грубо высказываться, но я был раздражен и… Я написал, что не имею никакого желания прощаться, тем более везти батюшке ее пасквили, что не хочу больше их знать.

– Вы сами чувствуете вину за содеянное?

– Ни в коей мере, – откинулся на спинку стула, только покраснели скулы от напряжения, – мы живем, Слава Богу, не в восемнадцатом столетии, мораль моралью, но человек свободен выбирать. Мы с Лизой сделали свой выбор.

– Извините, господин Шляхтин, – Иван Дмитриевич поднялся на ноги и прошелся по комнате, разминая их от долгого сидения, – но с такими мыслями можно дойти и до оправдания любого преступления.

– Господин э—э…

– Путилин, – напомнил пристав.

– Господин Путилин, я не покушаюсь на законы, но мужчина вправе выбирать для себя, – резким тоном произнёс молодой человек.

– Хорошо, нам необходимо проехать на квартиру, где произошло несчастье, – Иван Дмитриевич пошел к выходу, ему стал неприятен этот холенный самовлюбленный человек, ставший волею случая, нет, пронеслось в голове у начальника сыска, не случая, а закономерным путём, убийцей.

У входной двери в квартиру, располагавшуюся на втором этаже, стоял полицейский, который вытянулся при виде стольких важных персон, что хорошо поставленным голосом доложил об отсутствии происшествий.

– Так зачем мы сюда явились? – удивленно произнёс Путилин, обращаясь к приставу, тот только молнией сверкнул в сторону подчиненного и скрежетнул зубами, переживая конфуз полицейского.

В столовую, где в кресле у стены подле темной шторы сидел убитый, никого не пускали. Ждали товарища прокурора, сам же прокурор был в отъезде.

Стол, накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, пятном выделялся в свете танцующих горящих свечей.

– Вся ссора и последующее за ним несчастье произошло в этой столовой, – произнёс в полголоса пристав, словно боялся потревожить навечно заснувшего хозяина.

– Я попрошу Вас, – обратился к нему Иван Дмитриевич, – пусть все выйдут на четверть часа. Я хочу осмотреть сам место убийства, но прежде чем я осмотрюсь, приведите Шляхтина. Я хотел бы задать ему несколько вопросов.

Пристав распорядился, но сам прошел в дальний угол, чтобы не быть помехой Путилину.

– Порфирий Степанович, – обратился к задержанному начальник сыскной полиции, – где вы стояли, когда достали пистолет и выстрелили?

– Здесь, – молодой человек подошел к столу, – господин Рыжов, – равнодушно скользнул взглядом по статскому советнику, – выхватил свою трость и ударил меня ею по плечу, из той двери, – указал рукою, – выглянула Катя, кормилица младшего сына Марии, я попятился к двери, доставая оружие, которое так некстати застряло в кармане. Он шел на меня, я закричал, что буду стрелять. А он ответил, не посмеешь, но я выстрелил, чтобы его испугать. Он размахивал тростью, и мне показалось, что Алексей Иванович начнет меня бить, я выстрелил второй раз от двери куда—то в сторону и убежал.

– Вы стреляли два раза?

– Да, два.

– Второй раз Вы намеренно стреляли в господина Рыжова?

– Что Вы, я просто нажимал на спусковой крючок, притом на бегу и стрелял наугад. Не мог я в него попасть, даже случайно.

– Как Вы объясните, что он мертв?

– Не мог я в него попасть, это не я, – Порфирий размахивал руками, – это не я! Я не мог попасть в него, не мог. Это не я убил его, не я.

Путилин кивнул, что можно Шляхтина увести. Потом подошел к столу, что—то посмотрел, прошел к двери, снова пристально осмотрел комнату.

Убитый сидел в кресле, на полу остался след от первой пули, рикошетом ушедшей в стену, где была обнаружена. Вторая пробила руку и была остановлена буфетом.

– Хотите получить загадку?

– В чем дело? – вопросом ответил пристав.

– В пистолете сколько стрелянных камор?

– Две.

– Подойдите ко мне, – попросил Путилин, – смотрите, – и указал на след на полу. – Здесь прошла первая пуля, а далее в стену. Вторая, – указал на пятно засохшей крови на рукаве, – задела вскользь руку и ушла в буфет. Ее мы тоже извлечем. Теперь загадка: что убило господина Рыжова, попав точно в глаз?

Пристав развел руками.

– Не понимаю, он же сознался, что стрелял?