Ромео и Джульетта. Величайшая история любви - Николай Бахрошин

Да, небо было с ними. А вот люди…

— Ты плачешь, милая? Почему ты плачешь? Тебе больно?

— Нет, Ромео, мне хорошо.

— Тогда откуда слезы?

— Не знаю, любимый… Слезы… Глупость какая… Чего мне плакать? Ты — мой, ты — совсем мой… Чего же мне плакать? Я люблю тебя, и я вышла за тебя замуж, я — замужем за человеком, которого люблю всем сердцем! Отныне и вовеки веков, пока смерть не разлучит нас… Чего мне плакать, глупой? Нет, я не плачу, я счастлива… Только слезы сами текут! Противные, ненужные слезы…

Молодоженам удалось встретиться в спальне Джульетты только спустя два дня после венчания. И он, наконец, стал ее мужем в полном смысле этого слова. Как и она стала его женой.

Теперь Ромео прижимал к себе свою маленькую женушку, гладил ее прохладную кожу и любовался, как свет луны из окна играет на изгибах тела.

Где еще найти столь совершенное тело, что отражало бы свет, как полированное серебро? — расслабленно думал он.

Чем отличается любовь от похоти?.. Кто-то ему говорил… Да, именно, — нежностью. Он, похоже, начал постигать эту истину…

— Не плачь, любимая, не надо плакать.

— Конечно.

— Все будет хорошо. Верь мне!

— Конечно! Я верю тебе. Никого больше не слушаю, никому отныне не верю — верю только тебе, мой любимый… Муж мой!

— Жена моя…

По себе знаю, влюбленные склонны забывать все и всех, видя окружающее сквозь дымку. Так случилось и с нашими молодыми. Но, тем не менее, жизнь в городе продолжалась, события следовали одно за другим, и некоторые из них касались наших героев самым непосредственным образом.

Объявление о помолвке Джульетты и рыцаря Париса было сделано в главном соборе Вероны по всем правилам.

Как нарочно, именно в эти дни на город опустилась такая жара, к какой жители севера Италии не слишком привычны. Размягчалась черепица на крышах, булыжники улиц накалялись как печи пекарей, а на блеск металла было больно смотреть. От чрезмерной жары, известно, даже спокойные люди становятся раздражительными и вспыльчивыми, а уж вспыльчивые вообще вспыхивают как солома.

Думаю, если в воронью стаю, рассевшуюся на крыше, бросить булыжник — это вызвало бы меньшее оживление. Все горожане словно с цепи сорвались, без конца обсуждая неожиданное известие. Еще бы — дочь Николо Капулетти, стойкого гвельфа, оплота городской оппозиции герцогу, выходит замуж за рыцаря и гибеллина Париса! Что же это делается на божьем свете?! А может, луна теперь светит днем, а солнце — ночью?! Может, земля вообще круглая, а не тот плоский блин, на котором мы привыкли жить?!

Господи, прости грехи наши, но кому же верить теперь?! — негодовали городские гвельфы.

Ай да, герцог, и как только ухитрился сладить подобное?! — злорадствовали гибеллины.

Заранее предупрежденный герцогом, я удвоил число патрулей на улицах, а солдатам в казарме приказал оставаться при доспехах, оружии и трезвыми. «Иначе, клянусь честью, я сам буду протрезвлять всякого самой большой дубиной, какую смогу поднять!»

Но даже двойные патрули стражи и готовность войск не помогли избежать волнений. В этот же день в городе случилось несколько крупных драк и множество мелких стычек. Гвельфу, пекарю Фармазино, например, выбили шесть передних зубов, богатому суконщику Ламборио, тоже гвельфу, почти проломили башку. Он, в горячке, заметил только потом и прибежал жаловаться на бесчинство, обливаясь собственной кровью, как недорезанный поросенок, что сбежал с колоды мясника. Гибеллину Антонетти, писцу из городской ратуши, кто-то всадил в спину нож. По счастью, тоже без больших последствий, он быстро оправился.

Но кто, как, когда? — все только разводили руками.

Сначала я честно пытался разобраться во всех этих выбитых зубах, расквашенных носах и сломанных руках, но потом плюнул и сам признал бесполезность подобного занятия. Оставалось лишь молить Бога, чтоб до вечера в городе никого не убили. Потом ночная тьма и прохлада, может, и пригасят страсти веронской политики…

Городские кумушки тоже подливали в огонь горючего масла. Синьорина Франческа, к примеру, всем рассказывала, как видела на куполе городской ратуши черта. Тот вредно дразнил ее хвостом и еще кое-чем, что расположено так же как хвост, только спереди.

Ее рассказ повторяли от улицы к улице, украшая подробностями. Хотя и знали, что престарелой синьорине Франчески, дурище и сплетнице, это «кое-что» мерещится на каждом шагу. Оставшись когда-то старой девой по милости своенравного родителя, покойного медника Джузеппе, она совала свой нос во всякую щель между ставнями. И всюду, к собственному ужасу, натыкалась на «кое-что». Послушать ее — так на земле и под землей у бесов нет других дел, кроме как демонстрировать ей свои мужские признаки…

Впрочем, если рассудить по-другому — так дыма без огня тоже не бывает, судачили в городе. Может, тетушка Франческа на этот раз и вправду что-то увидела. И то сказать — в городу такие дела, что впору черту появиться на крыше ратуши! За грехи наши, не иначе! Ох, не к добру все…

Да, был когда-то славный, добрый, богобоязненный город-сеньор Верона… А теперь он катится к черту зубы!

Для Тибальта объявление о помолвке сестры стало таким же сюрпризом как для всех остальных. Даже большим.

И сюрприз этот — хуже быть не может. Он, гвельф и друг всех противников гибеллинов, вдруг сам оказался под подозрением. Хочешь — не хочешь, а дядюшка Николо, вдруг вывернувшись наизнанку, и на него самого бросил подозрение в двуличии. На него, Тибальта, лихого воина и будущего героя!

Скажите, как теперь глянуть в глаза друзьям, с которыми еще вчера сдвигал кружки с вином?! С которыми ругательски ругал гибеллинов и издевался над высокомерием аристократов?!

А сейчас — их насмешки! Косые взгляды! Обидный шепоток за спиной! Кривляние, ужимки и похлопывания по плечу — мол, да, друг Тибальт, вот уж не ждали… Какие же вы, Капулетти, оказывается, ловкачи… Такие, выходит дело, оборотни — просто на диво!.. Не знал, говоришь? Вот же новость! Ты, Капулетти, не знаешь, что делается у тебя же в доме?! Не смеши, Тибальт, не надо, останься мужчиной хотя бы в этом…

Позор! Бесчестие! Черное пятно на всю жизнь!

Словом, этот малый, и без того не слишком здравый умом, скоро дошел до такого кипения, что, казалось, откусит нос каждому, кто лишь чихнет в его сторону.

Как многим недалеким людям в таких ситуациях, Тибальту срочно требовалось найти виновника. Дядя Николо — да, виноват! Сестра Джульетта, подстилка рыцарская, — бесспорно! Но не будешь же наступать со шпагой на престарелого дядюшку! Глава дома как посмотрит на него, как гаркнет — в животе все переворачивается… А сестра… Да трижды проклято оно, такое родство, но не нападать же на женщину!