Курорт на краю Галактики - Андрей Ерпылев

Дон-Кихот, конечно, это не совсем то, что требовалось, но, как говорится, первый, точнее, второй блин – комом… Опять ассоциативная связь: чудовища – драконы – рыцарь – ветряные мельницы.

На меня уже поглядывали уважительно, сторонясь грозного идальго с тазиком для бритья на голове, тощего до дистрофии и гарцующего на таком же субтильном, как и он скакуне Росинанте. Мужества ему, конечно, было не занимать, но вот боевой мощи… Извиняло меня то обстоятельство, что «рыцарь печального образа», как и Мефодий, размерами раза в два превышал оригинал. Что ж, сеньор Дон-Кихот Ламанчский, не все же вам сражаться с одними ветряными мельницами – найдутся противники и посерьезнее…

– А-а-ах!..

Вот это то, что нужно! Доблестный рыцарь Айвенго, совсем такой же, как на иллюстрациях из любимой моей книжки, заученным движением снял шлем, окинул всех присутствующих спокойным взором бледно-голубых глаз и медленно склонил голову в приветствии. Учтивости древнему британцу было не занимать. Его могучий боевой конь озадаченно косился на тощего Росинанта, очевидно недоумевая, к какому виду живых существ относится это чудо природы.

Дальше дело пошло лучше и обрадованная Зареганда-диу под восторженные вопли, которыми туристы встречали очередного защитника, только успевала подсовывать открытые контейнеры.

К моменту истечения ультиматума наша дружина, состоящая исключительно из кавалерии, была укомплектована всеми четырьмя мушкетерами, Василием Ивановичем Чапаевым в бурке, алых галифе и с неизменной шашкой на боку, Денисом Давыдовым и тремя богатырями с картины Васнецова.

Вместо одинокого красного командарма я пыталась сотворить тачанку, укомплектованную Петькой и Анкой-пулеметчицей с ее верным «Максимом», но что-то не совладала с пропорциями и прервала процесс на Василии Ивановиче. Вероятно, виновата Анка… Что-то чрезвычайно вызывающей она мне представлялась – в мини-юбке из зеленой плюшевой скатерти, вульгарно накрашенная, с папиросой в зубах…

Лучше всего мне, почему-то удались гусар Давыдов, Алеша Попович и Арамис, постоянно бросавшие загадочные томные взгляды на меня и угрожающе-оценивающие, друг на друга…

Я долго колебалась, остановиться ли в численности наших витязей на одиннадцати или создать двенадцатого – все же, вместе с Мефодием их стало бы тринадцать, а это несчастливое число – но тактические соображения пересилили суеверия. Штирлица, который был задуман первоначально, пришлось со вздохом отбросить – он, конечно, боец что надо, но на лошади совсем не смотрелся бы, а один пеший среди конных – в поле не воин… Да и с мечом в руках я его представляла плоховато. Чтобы бить супостата наверняка, я «на закуску» сотворила вместо штандартенфюрера Георгия-Победоносца.

Святой воитель получился на славу – в сияющей броне, на гнедом горячем скакуне, с золотым нимбом вокруг головы и разящим копьем в руке, словом, именно такой, каким я его представляла по многочисленным иконам, виденным в храмах и на страницах искусствоведческих альбомов.

Сурово глянув на меня, Победоносец критически оценил «соратников», особенно мушкетеров, задиристо крутящих усы, и только покачал головой. Но русский воин – воин всегда. Георгий размашисто осенил себя и окружающих крестным знамением и, пришпорив коня, присоединился к кавалькаде, стараясь держаться поближе к Богатырям, в которых издалека опознал соотечественников.

Богатыри, напротив, уже нашли общий язык и с Айвенго, и с Давыдовым, и с Чапаевым. Теперь они были заняты тем, что, добродушно похлопывая друг друга и новых товарищей по спине, отпускали соленые шуточки, то в адрес красных революционных шаровар Василия Ивановича, то – похожего на ведро-подойник шлема заморского рыцаря…

Конечно, идеальные образы идеальными образами, но «яблоки» после себя «идеальные» лошади оставляли самые, что ни на есть, прозаические… О-о-о! Опять выставка коневодства в чистом виде…

Работа над Георгием отняла последние минуты, отпущенного нам террористом срока. Едва я успела утереть со лба пот, выступивший от недюжинных, хотя и психических, усилий, выборочно пожать руки, лапы, щупальца, клешни и прочие конечности благодарным соратникам, и потрепать по холке (едва не достающей до моего… хм-м, словом, чуть ли не до плеча) отчаянно вертящего хвостом Мефодия, как створки люка дрогнули и разъехались в стороны, открывая лже-Иннокентия, восседающего на новом «Буцефале».

21

При виде нашего воинства, ощетинившегося копьями, мечами, шпагами и шашками, ценакиреманин попятился, изумлено вздернув клочковатые брови, но быстро справился с растерянностью.

– Ого!.. Да вы, господа, похоже, даром времени не теряли! Как же я не учел такую возможность?..

Мы все готовились к легкой победе за явным численным превосходством, но нас тоже ждало жестокое разочарование: вместо четырех, уже знакомых монстров, террориста окружал по меньшей мере десяток странных существ, причем, первые, уже описанные, выглядели на фоне этого «паноптикума» чуть ли не изящными красавцами. Обилие мускулистой плоти, утыканной рогами, шипами, крючьями, гребнями и пилами, не говоря уже об множестве самого угрожающего вида когтей и клыков, ввергло меня в оцепенение. Куда уж моим бойцам за справедливость, пусть и великанам, против такого скопища монстров!

– В одном месте никогда не может собраться более двадцати семи ратепутсов… – отрешенно выдохнула мне в ухо Зареганда-диу, бессознательно обвившая мой локоть несколькими кольцами дрожащего щупальца. – Это аксиома… Значит, он нашел всего двенадцать.

– Но каких!..

– Не робейте, красавицы! – раздался за нашими спинами мощный бас и чья-то могучая длань в кольчужной перчатке, похлопав меня по плечу, легко, словно и впрямь маленьких девочек, отодвинула вашу рассказчицу с подругой за богатырские спины.

– Ну что, бояре! – гаркнул седобородый Илья Муромец, поднимая вверх копье. – Постоим за землю русскую?.. Ну и за это место заодно…

«Бояре» поддержали его мощным, хотя и нестройным хором. Что с того, что почти половина из них к русским не относилась? Они видели перед собой врага, которому не место на белом свете, и этого бывалым воякам было предостаточно.

В ответ лже-Иннокентий, сползая со спины своего уродливого скакуна (на этот раз он выбрал огромного черно-бурого паука с мохнатыми лапами и мокрыми слюнявыми щупальцами на месте жвал), каркнул что-то односложное на непонятном языке, должно быть скомандовал, а, может быть, просто выругался, и неровные ряды его сюрреалистического воинства качнулись навстречу «нашим»…

Чубайс[37] меня забодай! Вот это было сражение! Предыдущий бой «кожаного» и бедняги Лесли выглядел на фоне этой апокалиптической схватки возней нанайских мальчиков на празднике Севера, на котором я как-то ненароком имела честь присутствовать…

Не знаю уж, успели сговориться наши витязи перед боем или подобные таланты у вояк в крови, но, уступая толпе чудовищ, а иного слова не подобрать, в массе (увы, вместе с конями и отчаянно, по-щенячьи, смелым Мефодием, они далеко проигрывали равным им по количеству врагам в габаритах), они брали слаженностью натиска и бойцовским мастерством.

Копья были сломаны при первом же столкновении, оставшись глубоко всаженными в чешуйчатые, волосатые и скользкие тела, и теперь в ход шли клинки, встречающие на своем пути, то, не уступающие по крепости закаленной стали, орудия, то податливые, как тесто горы мускулов. Некоторое время сражающиеся казались единым организмом, тяжело ворочающимся в центре сверкающего металлическими поверхностями зала, оглашая все вокруг трубным ревом и ржанием, звоном и хрустом, лязгом и хлюпаньем, яростным матом и не менее яростной молитвой, проклятиями на французском, английском и испанском языках, и нечленораздельными восклицаниями, но потом среди общей мешанины выделились отдельные островки…

Робкие попытки вездесущих букмекеров делать ставки были пресечены в зародыше: какие могут быть меркантильные интересы, когда дело идет о жизни и смерти! Болели все, естественно, за «наших», не исключая негуманоидов, которым некоторые из врагов показались бы в иной ситуации более близкими, чем люди. Аборигенам было милостиво дозволено лишь торговать прохладительными напитками и прочими мелочами.

Увы, почти сразу не обошлось без потерь.

Первым пал геройской смертью Айвенго, задавленный вместе с конем гигантской амёбообразной тушей, тупо подмявшей его под себя в самом начале битвы и пронзенной погибающим рыцарем откуда-то снизу мечом. Виноват был он сам, пытаясь навязать полуразумной твари честный бой один на один там, где нужно было наваливаться ватагой, наплевав на рыцарский кодекс. Однако, то ли бесформенное существо оказалось на редкость тонко организованным, то ли мужественному воину удалось одним интуитивно-точным ударом повредить какой-то жизненно важный орган этой твари, но в сражении она участия больше не принимала, безучастно возвышаясь на краю поля битвы подобно кургану над богатырской, вернее, рыцарской могилой.