Испанский дневник - Михаил Кольцов

В толедском военном госпитале, на двух койках в углу, два темнокожих пленных солдата. Один ранен в глаз, другой в ногу. Хорошие, добрые лица, доверчивые улыбки, бесхитростно-откровенные рассказы. Раненые бойцы дружат с ними, шутят, делятся сигаретами. Неужели эти люди могли нагонять такой страх, даже когда были здоровы и вооружены?

Уже двадцать тысяч мавров участвуют в гражданской войне на стороне фашистов.

Это, во-первых, кадровые солдаты испанской колониальной армии. Отпетые головорезы, люди, давно продавшие свой собственный народ и проклятые народом. Они помогали испанским генералам усмирять своих братьев и сестер. Они воевали на стороне Альфонса XIII против Абд-эль-Керима. Что для них теперь идти стрелять в испанских рабочих!

Кадровые солдаты – это четвертая часть мавританских частей в Испании. Остальные три четверти – это мобилизованные феллахи, крестьяне.

В этом году в Марокко был очень плохой урожай. Когда вербовщики стали собирать на базарах феллахов и требовать мужчин для отправки на полуостров, многие пошли даже охотно. Ведь начальство обещало хорошо кормить да еще платить по три песеты в день. Причин мобилизации никто не знал. Кто-то объяснил, что всех повезут на большой парад в Севилью, там будет много испанских начальников и красивый праздник. Этому поверили. Все уезжали в очень хорошем настроении. Только на полуострове, в Севилье, раскрылся обман. Риффов, самых боевых из марокканцев, поставили впереди мятежных войск. В тылу у них поставили иностранный легион и приказали сражаться.

Риффы – дивные стрелки. Как у всех горных племен, обороняющихся от завоевателей, у них выработалась отличная огневая тактика, сверхметкая, экономная стрельба. О риффе в период марокканских войн рассказывали: он спускается в долину, работает у испанца-хозяина, работает неделю, затем идет на базар и на весь заработок покупает один патрон и этим патроном убивает хозяина. Конечно, в таких случаях надо стрелять уж без промаха. <…>

В Тетуане в 1931 году кабилы показывали мне свои художественные памятники, разъясняли, как старинная кабильская культура сопротивляется грубому нажиму полуграмотных испанских генералов, говорили о национальном подъеме, о возможностях, которые возникнут для Марокко при новом, республиканском режиме. Сейчас страна гордых кабилов стала задним двором бургосской и римской военщины, запасным аэродромом германских бомбовозов. Фашисты замарали эту страну. Всю ответственность за свои зверства и жестокости они сваливают на «моро» – на мавров. Корреспондентам иностранных газет, когда речь заходит о погромах, о массовых расстрелах, об изнасилованиях и убийствах детей, фашистские генералы потихоньку объясняют:

– Это всё мавры. Дикие люди. Ничего с ними не можем поделать. Африканские натуры.

Даже вопли при атаке, старинное военное средство риффанских племен, засчитываются им теперь в доказательство их звериной дикости и кровожадности.

В последнее время они начали кое-что соображать. Выходят вперед, поодиночке, по двое, подымают вверх оружие и кричат:

– Не стреляйте! Вива камарада Асанья!

Из перебежчиков сейчас пробуют создать целую колонну. Это делает молодой араб, антифашист Мустафа ибн Кала. Он призывает риффов захватывать в Марокко усадьбы восставших генералов и земли иностранного легиона.

«Это лучшие, – пишет он, – самые плодородные земли страны. Они отняты у риффанских крестьян. Не безумие ли сражаться и проливать кровь за укрепление власти этих разбойников!»

Старый барселонский рабочий Поли Босе опубликовал письмо к мавританским солдатам. Он призывает их во имя справедливости и во имя их же интересов бросить оружие, возвращаться к себе или переходить фронт и ждать в республиканском лагере конца борьбы. Он с горечью напоминает, как во время подавления восстания риффов барселонские рабочие устраивали политические стачки под лозунгом «Да здравствует Абд-эль-Керим!» У перебежчиков и в карманах убитых мавров почти всегда находят письмо Поли Босе и листовку ибн Кала.

Республиканцы сами тоже виноваты во многом. Бойцам ничего не говорят о настроениях мобилизованных риффов. Дружинники видят в них непримиримых врагов. В мадридских кругах – и даже весьма видных – еще держатся колониальные настроения. Почему правительство Народного фронта не провозгласило автономии африканской провинции, хотя бы в той же мере, в какой автономны другие национальные области Испании?

Мавры с оружием в руках проходят по Испании, вверх, через Андалусию, к Толедо и Мадриду, Но это не обратная реконкиста, не победоносное возвращение культурных, просвещенных кабилов, изгнанных пятьсот лет назад кастильскими рыцарями. Это марш колониальных войск, вооруженных рабов. Мавры спешат освободить древний Алькасар, но не для себя, а для генерала Франко, военного губернатора Марокко.

21 сентября

На рассвете кто-то прибежал: фашисты взяли Македу. Теперь они в сорока двух километрах отсюда, их тянет, как магнитом, к Алькасару. И осажденные тоже мечтают додержаться до их прихода.

Но ведь это просто немыслимо! Сегодня крепость должна пасть. Нет цены за это, слишком дорогой.

День встает в страшном грохоте. Орудий не так много, но в гулком лабиринте узких улиц и густо наслоенных высоких каменных стен одно эхо настигает другое. И глубокая долина Тахо кругом города отдает все выстрелы.

Батарея с того берега сегодня работает отлично, и снаряды рвутся почти все.

Баррикады на площади Сокодовер гремят винтовками и пулеметами. Но они теперь только резервный заслон. Главная борьба перенесена дальше, плотно к крепостному холму.

Монастырь Санта-Крус переполнен. Сегодня здесь около трех тысяч человек. Рабочие патронного завода, две роты Пятого полка и колонны анархистов. Настроение решительное, штурмовое.

Вся южная стена над воротами, как и вчера, под сильным огнем мятежников. Дом военного губернатора уже почти целиком разрушен артиллерией, из-под его развалин ожесточено стреляют только два или три пулемета. Осажденные, видимо, оставили здесь небольшую прикрывающую группу, а в основном ушли наверх, на холм, в главное здание, в военную академию.

Южные ворота монастыря открыты настежь. Из них должны сейчас ринуться вверх штурмовые колонны. Но арьергардная группа из-под дома военного губернатора непрерывно, сосредоточенно, метко стреляет прямо по воротам, не дает солдатам выйти из монастыря в атаку.

Это начинает становиться слишком долгим. Унтер-офицер, артиллерист из Пятого полка, приходит на выручку.

Прикрываясь щитком, он выкатывает вперед 75-миллиметровую пушку и начинает прямой наводкой, – вернее, в упор, – стрелять под уцелевшую арку дома, в полутьму, откуда идет фашистский огонь. После каждого выстрела пять-десять человек быстро перебегают мостовую и накапливаются у подножия холма. Это дает возможность миновать заградительный огонь внизу и взбираться непосредственно к зданию военной академии.