i 1cdedbafc07995a6 - Admin

   Не долго думая, тварь начинает рвать на мне одежду. Я так парализован страхом, что не могу пошевелиться. Трещит по швам куртка, за ней рубашка -- пуговицы брызгают во все стороны... Вижу смутный силуэт сзади. Силуэт подбегает, размахивается... Приклад дробовика попадает твари точно в нижнюю челюсть и буквально выворачивает ее из сустава. "Прокаженный" падает набок, как подрубленный, и "силуэт" хладнокровно добивает его выстрелом в голову.

   Внезапно я понимаю, почему спасший меня человек выглядит размытым образом на фоне поредевших туч. Проглянувшее в узкое окошко солнце слепит мне глаза.

   "Силуэт" протягивает руку, помогает встать. Это Арт -- бедняга дышит, как загнанная лошадь, бледное лицо пошло красными пятнами. Похоже, эти сто пятьдесят метров он пробежал еще быстрее меня.

   Оглядываюсь вокруг. Солнце искрит на полированных боках машин, в лужах воды и крови на земле. Над "полем боя" витает запах пороха и сырого мяса. "Прокаженных" не видно.

   А затем я снова слышу выстрелы.

   12:40

   -- МАКС! МА-А-АКС!

   Кричит Ваня. Нет, не кричит -- стонет. Плачет. Он выскакивает на дорогу из-за баррикады автомобилей, в желтом плаще, испещренном брызгами крови, но я знаю, что кровь не его.

   Круглое лицо, заросшее недельной щетиной, вытянуто и бледно, как у покойника. Он волочит свою "Сайгу" по земле, держа за мушку. Шаг неверный. И вдруг я понимаю, что стрелял он.

   -- Где Женя? -- только и удается выговорить мне.

   "Лицо, перекошенное болью". Навязчивый образ, который, точно камушек в ботинке, лишал меня покоя последние сутки.

   Ваня не отвечает, и я повторяю настойчивее:

   -- Где Женя?!

   Губы Вани искривляются, как будто он вот-вот заплачет:

   -- Макс, он... его цапнули.

   12:41

   Последующие события запечатлелись в моей памяти отдельными слайдами.

   Вот мы мчимся с Артом к обочине. Перепрыгиваем через капот зеленого "Вольво".

   Грязная обочина, земля, усыпанная стреляными гильзами и разорванными коробками от боеприпасов.

   "Прокаженный" в полуметре. Мертвый. Дыра в голове. Свежая кровь на губах.

   Женя. Он лежит на спине, желтый плащ на бурой грязи, рядом ружье. Расширившиеся глаза смотрят в небо, лицо белое, как мел, губы, напротив -- синюшные.

   Тело сотрясается от дрожи. Нет, это не дрожь -- быстрое-быстрое дыхание, точно у живого "прокаженного". Я слышу свист, с которым вырывается воздух из приоткрытых губ.

   Правой ладонью он зажимает рану на левом плече. Кровь проступает сквозь пальцы.

   Голос Вани: "он подкрался сзади, мы не заметили..."

   Глаза Жени -- два белых яблока с черными монетами зрачков -- поворачиваются и смотрят на меня.

   -- Максим, меня укусили, -- скороговоркой сообщает он. -- Меня укусили, Максим. Меня укусили. Меня укусили...

   Я закрываю глаза, и в мозгу вспыхивает яркий образ.

   "Лицо, искаженное болью и страхом".

Глава 15

Ингибитор протеазы Н2Р1

   12:50

   Я никогда не относился к тому подавляющему большинству людей, что пребывает в святой уверенности, будто все беды человечества -- это беды остального человечества. Что плохое, по-настоящему плохое никогда ни с кем не случается. Что это миф, раздутый СМИ и корыстолюбивыми политиками. Что войны, болезни и несчастные случаи -- удел неких безликих неудачников, которые и родились-то только ради того, чтобы в нужный момент умереть в автокатастрофе или от рака простаты, дополнив статистическую переменную.

   Напортив -- я всегда причислял себя к тем самым неудачникам, чьи головы выбирает своей целью сорвавшаяся с крыши сосулька, чьи оголенные лодыжки находит на пикнике энцефалитный клещ. Если у меня вскакивала бородавка, я рассматривал возможность наличия в моей крови онкогенного папилломавируса. Засыпая ночью, я всегда помнил, что проснуться утром мне может помешать синдром "внезапной сердечной смерти". Когда мой самолет совершал посадку в плохую погоду, я был готов упасть в океан.

   Естественный конец в глубокой старости никогда не виделся мне достижимой перспективой. У среднестатистического человека шансы дожить до этой самой старости, с учетом всех факторов, начиная с загрязненной окружающей среды и заканчивая пьяным водителем, готовым размазать тебя по шоссе приятным январским вечером -- примерно пятьдесят на пятьдесят. Прибавим сюда фактор Х (метеорит-убийца или новый штамм вируса, способный за одну ночь "выкосить" восьмую часть населения крупного города), и картинка становится совсем нелицеприятной.

   Однако, несмотря на все это, я никогда не допускал мысли (теперь это кажется странным), что нечто плохое может случиться с кем-то из моих близких. Только не с ними. Люди, окружавшие меня каждый день на протяжении многих лет, стали неким фоном, неотъемлемой частью привычной картины мира. Я сотни раз представлял себя лежащим в гробу в окружении скорбящих родственников, но ни разу мое воображение не рисовало в этом гробу кого-то из них. Наверное, причиной тому глубоко сидящий в каждом из нас гиперэгоист. Мы мним себя центром статичной вселенной, меняющейся лишь вследствие нашей смерти.

   Осознать это меня заставляет брат, распластавшийся на обочине в дорожной грязи и зажимающий ладонью кровоточащий прокус на предплечье. Сколько раз я представлял себя на его месте. Я должен был быть на его месте. Я был почти уверен, что окажусь там первым. У меня даже был разработан план на такой случай. Но меня опередили, и это сломало привычную картину мира, перечеркнуло весь план и вызвало ступор.

   -- Макс, -- Ваня трясет меня за плечо. -- Эй, слышишь?

   -- Что?

   -- Я говорю, берем Женьку и уходим отсюда. Смотри, небо опять затягивает. Скоро на запах крови сбегутся другие.

   Я поворачиваюсь к Арту. Тот еще не отдышался, на лбу и шее выступают капельки пота. Лицо снова приняло зеленоватый оттенок, предвещающий близкий обморок. Широко раскрытыми глазами он смотрит на Женю, который то ли спрашивает, то ли констатирует: "Меня укусили. Меня укусили? Меня укусили. Меня укусили... Меня укусили?"

   -- Приведи Михася и Виталика! -- почти кричу.

   Арт кивает и исчезает. Опускаюсь на колени перед Женей.

   -- Ты сможешь идти? Надо грузиться в "Хаммер".

   Брат вздрагивает, как от пощечины, глаза лихорадочно сканируют меня сверху донизу. В какой-то момент мне начинает казаться, что он меня не узнает.

   -- Максим, -- наконец, произносит он. -- Меня укусили.

   -- Да, я знаю.

   Его губы искривляются, и глаза тут же наполняются слезами. Он отнимает руку от предплечья и осматривает перемазанную кровью ладонь, словно хочет убедиться, что это настоящая кровь, а не вишневый сироп. Сжимает ладонь в кулак, разжимает, снова прикладывает к ране, снова отнимает и подносит к глазам, рассматривает, растирает алую маслянистую жижу в пальцах. Слезы текут по щекам, губы дрожат. Воздух поступает в легкие короткими лихорадочными глотками.

   -- Бля-я, Макс! Мне пиздец! Вот суки, вот суки блядь!

   -- Успокойся, дай посмотреть...

   Он с готовностью позволяет мне исследовать рану, словно надеясь, что у меня в кармане спрятана волшебная палочка, которая позволит одним взмахом все исправить.

   В непромокаемой ткани плаща чуть повыше локтевого сгиба виднеется несколько дырочек. Прокусы нарушили целостность полиэстерового волокна, и ткань вокруг отверстий покраснела от пропитавшей ее крови.

   -- Ну, что там? Что там?

   -- Пара-тройка ранок. Не очень глубоких -- кровь уже почти не сочится.

   Невзирая на колотящееся где-то в висках сердце, мой голос звучит довольно спокойно. Пожалуй, даже слишком спокойно, потому что следующий вопрос брата едва не разрывает то, что еще бьется в висках:

   -- Как думаешь, я заразился?

   Отвечаю почти без паузы:

   -- Нет, вряд ли.

   Слова -- ветер. Так почему бы ему не подуть немного, раз уж хуже от этого никому не станет.

   Женя разражается лающим хохотом.

   -- Не неси хуйни! -- говорит он, отсмеявшись. -- Я заразился, сто пудово! Я уже чувствую...

   Мой брат с самого детства отличался крайней степенью внушаемости. Начав думать о чем-то, он мог убедить себя в чем угодно -- как в плохом, так и в хорошем смысле. Сейчас он "накручивался" в плохом, а, значит, почувствует симптомы раньше, чем они проявятся. Кажется, в медицине это называют эффектом ноцебо.

   -- Перестань! Возьми себя в руки!

   Как это обычно бывает, от этих слов ему становится еще жальче себя, и он принимается плакать уже в голос.

   В этот момент к нам подбегают Михась, Арт и Витос. Последний еще не отошел от схватки с "прокаженным" и вынужден опираться на плечо брата. Михась смотрит на нас горящими глазами. В одной руке у него дробовик, вторая сжимает ручку алюминиевого чемоданчика.

   -- Макс, что... -- начинает он, но я обрываю его:

   -- Думай как хочешь. Делай что хочешь. Но открой этот чемодан сейчас же!!!