Ребро медали - Виктор Викторович Емский

а я уж сам разберусь!

Третья шеренга хрипела задавленным смехом.

Царь посмотрел на часы и заявил:

– Так, ладно. Идите рейдовать.

Из строя раздался пьяный голос:

– Разр-решите обр-ратиться!

Командир роты повернул голову и увидел во второй шеренге шатаемого ветром и водочными парами прапорщика Леньку Кривцова. Рядом с ним хлопал глазами находящийся в аналогичном состоянии младший лейтенант Андрей Поваров.

– Ну?

Ленька облизал пересохшие от сушняка губы и сообщил:

– Мы с Повар-ровым р-рейдовать не в состоянии!

– И что с вами случилось? Заболели или великими стали?

– Никак нет. Мы сегодня ночью после смены уже нар-рейдовались!

Царь развел руками и сказал:

– Вот видите? Что мне делать? Оформить их по «газу» за прибытие по тревоге в нетрезвом виде? А вдруг война? Как они в таком состоянии стрелять будут? Но я же все понимаю! Сам таким был. Яреев, помнишь, как мы с тобой напились до того, что забыли, где стоят наши автомобили?

– Помню, – сухо ответил Яреев.

– Правильно, с кем не бывает. Поэтому идите домой спать, вам еще сегодня во вторую смену заступать. Вот и будь таким добреньким, чтоб почаще о тебя ноги вытирали… Все по распорядку. Третья смена – записываться!

Через десять минут Царь заглянул в ведомость и, увидев сплошные крестики напротив фамилий, сказал:

– Ну вот, все оформили по бухому, даже Гращенко. Молодцы, идите домой.

На улице Яреев наткнулся на Палыча и спросил у него:

– Догнаться не желаешь?

– Всенепременно,– ответил тот радостно.

– И я с вами, – поддержал Батон.

– Сейчас организуем, – сказал Палыч.

Он набрал в телефоне номер Кипяткова и принялся орать в трубку:

– Костя, блин, ты где? Подъезжаешь? Идиот, уже все закончилось. Всех уже отпомидорили, а ты проспал! Где сейчас проезжаешь? Ага, вот на следующем квартале справа будет круглосуточный магазин. Что ты понял? Неужели? Ну, молодец. Бери две, пожрать чего-нибудь, и огурчиков соленых. Мы плавно выдвигаемся в парк на старое место. Подъезжай туда же, и побыстрее!

– Ты предлагаешь в парке? – спросил Батон.

– А где ты еще сможешь выпить утром?

– Так на улице минус пять градусов мороза!

Палыч тут же выхватил телефон, набрал прежний номер и заорал:

– Костян! Бери три! На улице холодно!

Батон покачал головой и ничего не сказал.

– Палыч, а ты как от рейда откосил? – поинтересовался Яреев.

– Как-как… Денег сунул!

Через полчаса все четверо собрались в парке. Разложились на багажнике яреевской шестерки, и стали обсуждать последние события.

– Странная штука,– сказал Палыч, хрустя соленым огурцом, – почему письмо пришло к нему домой, а не, скажем, в прокуратуру или главк?

Яреев предположил:

– Это, скорее всего, предупреждение. Мол, парень ты не совсем испорченный (хотя мурло то еще), поэтому сделай выводы и остепенись, а то будет другая подача.

– Наверное, так и есть, – согласился Батон, разливая водку, – и вы думаете, он об этом догадается?

Коллектив дружно выпил и принялся закусывать. Пили они в самом глухом и заброшенном парковом закоулке. Время было раннее и людей вокруг не наблюдалось, за исключением какого-то шального бегуна, медленно приближавшегося трусцой по тропинке.

– Вот, мля,– сказал Кипятков, – девять утра, зима, мороз… Это надо ж быть таким жахнутым на голову, чтобы тут бегать. Даже мой угоревший мозг не смог бы до этого додуматься!

– И обязательно надо забежать в самый глухой угол парка,– подтвердил Яреев, – а бедным инспекторам и выпить негде.

– Маньяков на него не хватает! – кровожадно констатировал Батон.

Оказалось, подбегавший спортсмен никаких маньяков уже не боялся. Было ему далеко за шестьдесят. На животе у него торчал пристегнутый ремнем плейер, а в ушах чернели наушники. Двигаясь по тропинке, любитель здорового образа жизни смотрел в землю перед собой.

Палыч, просчитав баллистику попадания бегуна к столу, быстро наполнил двухсотграммовый стакан водкой и приготовился к встрече. Когда дед вынужденно остановился из-за появившегося препятствия, он оторвал глаза от земли и увидел в десяти сантиметрах перед своим носом стакан, вонявший сивухой. Над шкаликом хищно нависала красная рожа Палыча с плотоядной улыбкой на губах.

Спортсмен громко сказал:

– Ой!

Глаза его наполнились страхом. Он резко развернулся на месте и галопом ускакал по тропинке в обратную сторону.

– Ну вот, – сказал Палыч, вернувшись к багажнику и разливая из стакана водку по рюмкам, а вы говорите – маньяки. Фиг он сюда больше сунется!

Все выпили и дружно захрустели колбасой. Кривошапко, прожевав, наехал на Кипяткова:

– Ты что за колбасу купил? Она же хрустит хуже огурца. Такое впечатление, будто в ее состав входят перетертые лошадиные копыта. Вечно ты, Костя, дерьмо какое-нибудь купишь!

– Сам ты дерьмо, – ответил Кипятков,– на улице мороз. Скажи спасибо, что она еще не звенит!

Палыч ковырнул пальцем кусок колбасы и сообщил:

– Ну да, замерзла к черту. Кипятков отмазался от обвинения. А знаете почему? Потому что Костян – не имя. Костян – фамилия! Га-га-га!

На морозе водка пилась вкусно, весело и быстро. Когда допили третью бутылку, Палыч предложил слетать еще за одной. Яреев сказал, что у него есть в машине заначка. Батон же предложил разъехаться, так как ему еще предстояло работать в ночь. Кипятков также отказался пить, ссылаясь на свой слабый, подорванный угарным газом организм. Поэтому пьянка была прекращена, а компания разъехалась по домам.

Но Батон замешкался, так как его копейка, доставшаяся в наследство от недавно умершего отца, не хотела заводиться. Яреев вынул из багажника своей шестерки провода, подсоединил их к аккумулятору и помог завести машину Абакумова. В честь этого дела пришлось воспользоваться заначкой и еще немного выпить.

Батон, закусив, закурил сигарету и сказал Ярееву странно тоскливым голосом:

– Серега, представляешь, Пашкин решил уйти на пенсию!

Яреев, безразлично кивнув головой, ответил:

– Это его право. У него выслуги – как у Хмары. Ну, захотел – пусть отдыхает.

– Нет! Ты не понимаешь! – вскричал Абакумов. – Если он уйдет, вся система рухнет!

– Она и так уже давно рухнула, – сказал Яреев. – Пашкин – обломок ее. А мы – звенья совсем другой системы. Новой и страшной…

Михаил Михайлович Пашкин был сверстником и соратником Хмары. Они вместе начинали служить в ГАИ, будучи сержантами. Вот только Хмара дослужился до подполковника, а Пашкин остался прапорщиком. И нисколько не жалел об этом. Хмару знало руководство и личный состав подразделения. А Пашкин был известен всему городу. Причем как самый честный и неподкупный инспектор во вселенной! В девяностые годы он боролся за сохранение старых