Светлая даль юности - Михаил Семёнович Бубеннов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец почему-то вздохнул, словно от зависти, и предложил дяде Тимофею:
— Мой руки. Да садись за стол.
— Я сыт, Семен Леонтьевич! Сытехонек! Меня уже накормили добрые люди, — ответил дядя Тимофей. — Один-то оладушек, пожалуй, отпробую. Очень уж душисты.
Взяв один оладушек со стола, он вернулся на голбец, но не спешил заняться постряпушкой. На него уже, должно быть, нахлынули воспоминания, которыми ему не терпелось поделиться с людьми. Да только, к сожалению, был неподходящий случай: наша большая семья шумно истребляла оладьи, макая их в миску со сметаной.
Может быть, это и странно, но мне в утро первого знакомства с дядей Тимофеем отчего-то поверилось, что его Анка действительно скрывается где-то поблизости от Красноярки и что ее часто видят. И поверилось очень крепко. В ранней юности любят всякие таинственные истории, и зачастую они кажутся правдивее правдивых.
— Но ведь ты, Тимоша, сам часто бродишь по лугам? — через некоторое время вновь заговорил отец, очень сочувствующий горю несчастного человека. — Наслушаешься разных побасенок — и бродишь целыми днями. Почему же тебе-то нигде не повстречалась твоя Анка?
— А не приходилось, — рассудительно ответил дядя Тимофей. — Луга вон какие! Глазом не окинешь! Я сегодня здесь брожу, а она там! Вот и не встречаемся. Но мы когда-нибудь да встретимся, Семен Леонтьевич, помяни мое слово! Чему быть, того не миновать. Как она может не повстречаться со мной? Она ведь меня тоже любит!
Он вдруг, словно вспомнив что-то, засобирался домой. Еще раз поблагодарил мать за оладушки, похвалил ее за угощение и подошел к дверям, начал совать ноги в калоши…
— Погоди-ка, Тимоша, — окликнул его отец. — Ты все с удочками ходишь. Чего-нибудь добываешь?
— Чебаков в Алее, окуньков в озерах, — ответил дядя Тимофей. — Да что-то рыба нынче не берет… — добавил он по рыбацкой привычке жаловаться на действительные и мнимые неудачи.
— Ты когда-нибудь взял бы вон Мишу, моего старшего, с собой, — вдруг попросил отец. — Он любит рыбачить, а здешних мест не знает. И скучновато ему дома…
— Ладно, Семен Леонтьевич, возьму! Возьму! — обрадованно ответил дядя Тимофей. — Мы с ним отправимся на одно дальнее озеро за щуками. Там щук полно. Только надо наперво подготовить снасти. Ну, это я сделаю. Там снасти надо особые, крепкие, с жерлицами. Щуки там — во какие! Не сразу вытащишь!
На другой же день началась подготовка к рыбалке. Каждый раз — по уговору — дядя Тимофей приходил к нам под вечер, когда я освобождался от дел в милиции. На первый случай он принес мне два невероятно длиннющих таловых, ошкуренных и в меру высушенных удилища, какими я еще никогда не пользовался в своей рыболовной практике.
— Да куда такие? — удивился я, глазам своим не веря. — Его и не поднимешь!
— Научу, — ответил дядя Тимофей. — Комлем упрешься в живот — и взмахнешь. Жерлица с насадкой и улетят куда надо, где ходят щуки.
— А покороче нельзя?
— Нельзя. Щука не любит сторожить у самого берега. Она — настоящая рыба. Ей разбег нужен, чтобы схватить добычу, а потом скрыться с нею подальше…
— А окунь не схватит?
— И окунь может схватить, особенно крупный, — пояснил дядя Тимофей. — Берет он и карасика, но особо любит пескаря из реки. Это жадная рыба, не уступает щуке.
С первой же деловой встречи дядя Тимофей удивил меня своими знаниями о рыбе, какая водится в наших реках и озерах, и о способах ее ловли. Несомненно, это был любознательный и наблюдательный человек, многое знающий о родной природе и, возможно, даже читавший о ней какие-то книги. Все это меня покорило. Я быстро проникся к дяде Тимофею уважением. Я никогда не замечал, что он «заговаривается», и потому вскоре очень засомневался в той болтовне, какую распространяли о нем темные и недобрые односельчане. «Сами они, видать, не в своем уме! — сказал я себе об этих недоброжелателях. — Верно говорит отец: таких в каталажку сажать надо!»
В другой раз дядя Тимофей принес мне два большущих крючка и пояснил:
— Сам отковал и закалил.
— Это что же такое?
— Жерлицы. Самые надежные. Если схватит — не сорвется.
— Да щука такой крюк и не проглотит!
— О, и не такой заглотит! Только бы хорошая наживка.
В третий раз он принес какие-то шнурки.
— Это лески.
— Льняные?
— Да. Сам свил.
— А почему не волосяные?
— Волосяную леску щука враз перекусит, — пояснил мне дядя Тимофей. — А эта, льняная, завязнет у нее между зубов — и ее не перекусить. Делают еще поводки из тонкой проволочки, но где их взять? Да льняные — не хуже.
— Очень уж толстые, — заметил я, внезапно подумав, что вот лески-то, пожалуй, дядя Тимофей сделал не совсем от здравого ума. — Почти как вожжи.
— Зато не оборвет!
Но каждая наша встреча неизменно заканчивалась разговором об Анке. Я никогда не спрашивал о ней, понимая, к чему приведет мое любопытство. Но дядя Тимофей, видя во мне теперь своего друга, готовящегося вместе с ним на рыбную ловлю, всегда перед расставанием считал своим долгом сообщить:
— Опять ее видели!
— Кого! — притворялся я незнайкой.
— Да Анку-то мою!
— Опять Евсей Костоломов?
— Опять он! — И дядя Тимофей пересказывал мне очередную байку, услышанную от подлого зубоскала.
— Все он врет, этот Евсей Костоломов! — я уже начинал сердиться. — Его на самом деле в каталажку надо! Он только дразнит тебя, дядя Тимофей.
— Да нет же, Миша, нет, все истинная правда, — с непререкаемым убеждением уверял меня дядя Тимофей. — Зачем ему врать? Зачем меня дразнить? Он с ней даже разговаривал вчерась!
Меня очень растрогала печальная судьба дяди Тимофея и заставила задуматься (в который раз!) о таинственных взаимоотношениях взрослых, особенно мужчин и женщин, какие порождаются только любовью. Вот уже три года как исчезла Анка, а дядя Тимофей все ждет и ждет ее, все надеется увидеть и каждый раз, конечно, засыпает с одной думой — о своей любимой жене. Почему же его зовут полоумным? Да он умнее многих в селе! Только умный человек может быть так предан своей любви.
Но вот наконец-то наступил день, когда мы отправились на озеро Щучье, которое было «чужим» — в пределах чужих пойменных лугов на Алее, принадлежащих соседней деревне. Путь до озера был немалый, и мы отправились туда с ночевкой. По пути засветло надо было добыть наживку — карасиков или пескарей, у озера сделать шалашик, а потом и поставить на ночь жерлицы.
В пути дядя Тимофей не однажды заговаривал о своей Анке.
