Девочка у моста - Арнальдур Индридасон

когда я увидел того человека. То есть, в нем – вернее, в его походке – было что-то, что произвело на меня впечатление, и я перенес это на луну. Короче говоря, мне показалось, что тот человек хромает.

27

Не успел Конрауд открыть дверь, как его сестра Элисабет ворвалась в прихожую, как фурия, осыпая его упреками за то, что он так долго не открывал. Конрауд заметил, что час, вообще-то, не совсем подходящий для визитов, а сестра парировала тем, что поинтересовалась, отчего он до сих пор не в постели, раз уж время такое позднее. Затем она спросила, есть ли надежда, что в этом доме ее угостят кофе: Элисабет никогда не понимала людей, которые избегали пить кофе после определенного часа, чтобы не ворочаться всю ночь без сна. Временами Элисабет напоминала Конрауду их тетку Кристьяну, сестру отца, сумасбродную старуху, которая любила ввернуть в свою речь какое-нибудь архаичное словечко, и всю жизнь прожила в полном одиночестве вдали от столицы, пока в глубоко преклонных летах не ушла в мир иной. Во время своих редких визитов в Рейкьявик, она появлялась у них на пороге одновременно в нескольких, надетых одна на другую, юбках, двух или трех свитерах и каком-нибудь странном головном уборе. Элисабет тоже была одиночка и уже много лет работала библиотекарем. Она слыла своенравной женщиной, хотя в душе Конрауд знал, что она чистый ангел. Возможно, она заработала себе славу строптивицы из-за своих темных глаз, которые могли пронзить насквозь кого угодно, и черных как вороново крыло волос. Элисабет прекрасно разбиралась в литературе, особенно в древних сагах: когда речь заходила об этом жанре, не было такого вопроса, который бы поставил ее в тупик.

– И чем ты занят? – окликнула она Конрауда, который вышел в кухню сварить кофе. – Все охотишься за призраками? – задала Элисабет следующий вопрос, глядя на разложенные на столе бумаги.

– Надо же чем-то себя занять, – отозвался Конрауд.

Он не раз делился с Бетой – как ее все называли – своим желанием разобраться, что происходило с их отцом за несколько дней или недель до трагического финала, и показывал ей документы, что лежали сейчас на столе. Бета не придавала его копанию в прошлом никакого значения, поскольку сама она смогла почти полностью стереть из памяти образ отца и никогда о нем не заговаривала. Однажды, когда Конрауд рассуждал об убийстве, она его перебила, заявив, что ее совершенно не волнует, что произошло у ворот Скотобойни Сюдюрланда, кто зарезал отца и по какой причине.

Конрауд налил сестре кофе и принялся рассказывать ей об утонувшей в Тьёднине Нанне и об Эйглоу, которой та явилась дважды с перерывом в десятки лет. Конрауд подчеркнул, что сам он во все это не верит, но в то же время ему не хотелось выставлять Эйглоу лгуньей, поэтому он добавил, что в рассказе Паульми о том случае его особенно впечатлило то, что девочка утонула, пытаясь достать из воды свою куклу. Благодаря этой детали он понял, что Эйглоу говорила о той же самой девочке.

– Может, эта твоя Эйглоу прочитала о происшествии в газете, а потом дорисовала картинку у себя в воображении, – предположила Бета. – У некоторых, знаешь, какая бурная фантазия. Еще и не такое рассказывают…

– Да… Но Эйглоу другая. С чего бы ей рассказывать мне небылицы? Какая ей с этого польза?

– А может, она на тебя глаз положила?

– Это вряд ли, – покачал головой Конрауд. – Какое там! У нас что ни встреча, то выяснение отношений!

Он рассказал сестре, как разозлил Эйглоу, когда предположил, что Энгильберт мог нести ответственность за смерть отца. Бета слушала его с равнодушным видом, как и каждый раз, когда он касался этой темы. Они с Конраудом начали поддерживать отношения лишь несколько лет назад: росли они порознь, и когда после смерти матери Бета переехала в Рейкьявик, она по-прежнему оставалась для Конрауда чужой. В то время ей было уже к сорока. Конрауду потребовалось немало времени, чтобы вернуть доверие сестры, и довольно скоро он осознал, что Элисабет предпочитает как можно реже вспоминать о той поре, когда они жили под одной крышей, – то есть о тех годах, которые предшествовали разводу родителей. Впоследствии они встречались лишь изредка, когда мать привозила Бету в столицу, так что их отношения носили весьма фрагментарный характер. Конрауд узнал, что сестра вернулась жить в Рейкьявик, только когда она появилась на пороге его кабинета в полицейском управлении на Квервисгата с просьбой о помощи в перевозе вещей.

– Ну естественно, кому понравится, когда собственного отца обвиняют в убийстве? Ничего удивительного, что она на тебя взъелась, – сказала Бета. – Это не самый лучший способ подружиться.

– Да я понимаю.

– А ты что, и правда думаешь, что это Энгильберта рук дело?

– Понятия не имею, – признался Конрауд. – Знаю только, что полиция такой гипотезы не выдвигала. Но на мой взгляд, сам факт, что их видели вместе в тот период, заслуживает внимания. А если они и правда возобновили отношения?.. Что могло заставить их воссоединиться? А потом рассориться? Вот удалось бы это выяснить, мы бы, возможно, приблизились к правде.

– Думаешь, это как-то связано с теми спиритическими… аферами, что они прокручивали?

– Кто знает?

– А Эйглоу что говорит?

– Она говорит, что моя гипотеза о том, что ее отец мог пырнуть кого-то ножом, притянута за уши, – ответил Конрауд. – Ей неизвестно, взялся ли он за старое на пару с нашим папашей. Честно говоря, мне кажется, ее больше интересует утонувшая в Тьёднине девочка. Вероятно, думает, что я могу ей помочь пролить свет на тот случай. По ее словам, вокруг Нанны какая-то скверна.

– Да это у них жаргон такой, у ясновидящих. Везде найдут какую-нибудь скверну… Поди знай, что она имеет в виду.

– Похоже, у девочки, когда она упала в озеро, была в руках кукла. Ну или она уронила куклу и пыталась достать ее из воды. Как бы там ни было, Эйглоу полагает, что Нанна хочет вернуть себе куклу. Ну или по крайней мере стремится ее отыскать.

– Конрауд?!

– Да знаю я – это все звучит нелепо, но она… улавливает такие вещи.

– А что это за девочка?

– Она жила в бараке на Скоулавёрдюхольте незадолго до того, как тот квартал снесли.

– В бараке на Скоулавёрдюхольте? И сколько же ей было лет?

– Двенадцать.

– И она пострадала от чьих-то рук?

– Нет, ничего такого расследование не выявило. Насколько я понял, вскрытие не проводилось – видимо, судмедэксперт посчитал его необязательным. А почему