Современная французская новелла - Андре Дотель

День уже вступил в свои права, когда на следующее утро машина, направляясь в Париж, подъехала к автостанции «Ландыш». За рулем сидел Пьер. У него был все такой же мрачный вид, как и накануне, и если он изредка нарушал молчание, то лишь для того, чтобы выругаться. Забившись в свой угол, Гастон с беспокойством наблюдал за ним. Автобус с туристами, обгоняя их, слишком резко вывернул вправо, и Пьер взорвался:

— Гляди-ка! Ох уж эти туристы! Сущая мразь на дорогах! А как несчастный случай, так всегда валят на шоферов междугородных перевозок. Катили бы себе в отпуск поездом и радовались!

Гастон обернулся. Теперь их изо всех сил старалась обогнать малолитражка.

— И эта двухножка туда же! К тому же баба за рулем. Но если она едет медленнее, чем мы, почему ей непременно нужно нас обогнать?

Гастон был очень удивлен, когда Пьер притормозил и дал малолитражке без труда обогнать их. Проезжая мимо, особа, сидевшая за рулем, жестом поблагодарила водителя.

— Ты весьма любезен. — заметил Гастон, видя, что Пьер продолжает ехать на малой скорости, — но после вчерашней передряги нам больше нельзя терять время зря.

И тут он заметил, что Пьер продолжает замедлять ход и, включив сигнал правого поворота, съезжает на обочину. Он сразу все понял, когда увидел по другую сторону шоссе автостанцию «Ландыш».

— Ну нет, черт побери! Я не позволю тебе начать все сначала!

Ни слова не говоря, Пьер выскакивает из кабины. Нелегко пересечь две полосы автострады со стремительно мчащимися по ней двумя встречными потоками. Но Пьеру все нипочем. Он словно ослеп.

— Да ты сошел с ума, Пьер! Осторожно, бога ради.

Пьер едва увернулся от «мерседеса», который выразил свое возмущение отчаянными гудками. Он продолжает нестись вперед и добегает до низенькой трубчатой перегородки, разделяющей полосы автострады. Перепрыгнув через нее, он бросается наперерез потоку, который несется из Парижа в Прованс. Его задевает грузовик, и Пьер останавливается. Но тут же делает прыжок, чтобы ускользнуть от малолитражки. Удар вынуждает его завертеться волчком, второй швыряет наземь. И еще до того, как он упал, новый, сокрушительный удар бампера подбросил его в воздух. «Казалось, машины играли Пьером, словно мячом», — позднее объяснит Гастон. Слышится отчаянный визг покрышек, сигнальные гудки. Образуется пробка.

Гастон первым подбегает к Пьеру. С помощью трех автомобилистов он переносит его к тяжеловозу. Окровавленная голова Пьера беспомощно болтается из стороны в сторону. Гастон придерживает ее двумя руками. Он заглядывает ему в глаза с грустной нежностью. И тут губы Пьера шевелятся. Он хочет что-то сказать. Он невнятно произносит какие-то слова. Начинает говорить медленнее и отчетливее.

— Автострада, — шепчет он. — Автострада… Видишь, Гастон, когда ты принадлежишь автостраде… нечего и пытаться уйти от нее.

Грузовик, который ведет Гастон, продолжает свой путь. Впереди него едет машина «скорой помощи» с вращающимся сигнальным фонарем на крыше. Вскоре она переходит в правый ряд и приближается к повороту на Бон. Обогнав ее, тяжеловоз продолжает двигаться в сторону Парижа. А «скорая» замедляет ход на подъеме и проезжает мимо дорожного указателя, на котором Пьер, потерявший сознание, уже не сможет прочесть: «Люзиньи-сюр-Уш, 0,5 км».

Конец Робинзона Крузо

Перевод Л. Завьяловой

— Он был тут! Был! Видите, в открытом море, — 9°22′ северной широты, как и остров Троицы.

Пьяница тыкал почерневшим пальцем в промасленный обрывок географической карты, и каждое его громкое заверение вызывало у рыбаков и докеров, окружавших наш столик, взрыв смеха.

Его знали все. Он занимал тут особое положение. Частица местного фольклора. Мы пригласили его выпить с нами, чтобы послушать, как он хриплым голосом начнет рассказывать свои очередные истории. Что же касается его приключения, оно — а это часто случается — было беспримерным и в то же время горестным.

Сорок лет назад он исчез в море вслед за многими другими. Его имя начертали на стене в церкви наряду с именами остальных членов экипажа. И скоро о нем забыли.

Не настолько, правда, чтобы не узнать, когда двадцать два года спустя он объявился вместе с негром, косматый и неистовый. История, которую он извергал из себя по любому поводу, была поразительной.

Единственный из всех он спасся после кораблекрушения и так бы и жил в одиночестве на острове, где обитали только козы да попугаи, если б не этот негр, которого, по его словам, он вырвал у оравы каннибалов. В конце концов их подобрала английская шхуна и он вернулся домой, но не сразу, а лишь после того, как сколотил небольшое состояние на торговых махинациях, — в те времена на Карибских островах это было делом несложным.

Его возвращение отпраздновали. Он женился на молоденькой женщине — по возрасту она годилась ему в дочери, — и обычная жизнь, казалось, закрыла эту широкую скобку, за которой осталась непонятная, полная пышной зелени и птичьих криков жизнь, — скобку, некогда открытую по прихоти судьбы.

Но это только так казалось, ибо в действительности год за годом невидимый червь подтачивал семейную жизнь Робинзона изнутри. Пятница, его черный слуга, сдался первым. После многих месяцев безупречного поведения он запил — вначале потихоньку, потом все более и более открыто и буйно. Затем произошел следующий инцидент: двух девушек на сносях приняла больница Святого духа и почти одновременно они произвели на свет маленьких метисов, на удивление похожих друг на друга. Не было ли это двойное преступление знамением?

Однако Робинзон защищал Пятницу со странным упорством. Почему он не прогнал его? Какая тайна — быть может, одна из тех, в которых не признаются, — связывала его с этим чернокожим?

Наконец у соседа была похищена довольно значительная сумма денег, и еще раньше, чем подозрение пало на кого-либо, Пятница бесследно исчез.

— Вот дурень, — прокомментировал Робинзон. — Если ему понадобились деньги, мог бы попросить у меня! — И неосмотрительно добавил: — Ну, да я знаю, куда он подался!

Ухватившись за эти слова, пострадавший требовал, чтобы Робинзон либо возместил нанесенный ему ущерб, либо выдал вора.

Робинзон не долго артачился и вернул краденое. Но с этого дня, как было замечено всеми, он мрачнел все больше и больше, стал таскаться по пристаням и портовым кабакам, время от времени повторяя:

— Он вернулся туда как пить дать. Этот проходимец сейчас там!

Дело в том, что его и в самом деле связывала с Пятницей давняя тайна, и этой тайной было зеленое пятнышко, которое Робинзон по возвращении заставил портового картографа обозначить на синеве Карибского моря. В конце концов, остров этот был его молодостью, его приключением, его садом — великолепным и необитаемым. А что ждало его под этим дождливым небом, в этом липком городе, среди торгашей и пенсионеров?

Молодая жена Робинзона, обладавшая природным умом, первая разгадала его странную, его смертную тоску.

— Ты скучаешь по нему, я это прекрасно вижу. Ну, признайся, что это по нему ты тоскуешь?

— Я? Да ты что! О ком, о чем я тоскую?

— О своем необитаемом острове, конечно! И я знаю, кто удерживает тебя, иначе ты уехал бы завтра, знаю! Я!

Он громко протестовал, но чем громче он кричал, тем больше жена убеждалась в своей правоте.

Она нежно любила мужа и никогда ни в чем ему не отказывала. Она умерла. Робинзон тут же продал дом и участок, зафрахтовал парусник, чтобы отправиться к Карибским островам.

Прошли годы. Робинзона опять начинали забывать. А когда он снова объявился, то, казалось, изменился еще больше, нежели после своего первого путешествия.

Он приплыл на старом грузовом судне, где работал помощником кока. Он постарел, одряхлел и насквозь пропитался алкоголем.

Слова, сказанные им по возвращении, вызвали всеобщий хохот.

— Ну, будто сквозь землю провалился!

Несмотря на месяцы неустанных поисков, Робинзон так и не отыскал свой остров. Отчаянные, но тщетные попытки открыть его заново, а он вложил в них всю свою страсть, вконец измотали его. Робинзон растратил все силы и деньги, но ему так и не удалось обрести эту землю счастья и свободы, очевидно, навсегда поглощенную морем.

— Но ведь он был тут, был! — твердил Робинзон, тыча пальцем в свою карту.

И тогда старик рулевой, стоявший рядом с другими вокруг нашего столика, подошел к Робинзону и тронул его за плечо.

— Хочешь, я тебе кое-что скажу, Робинзон? Твой необитаемый остров, конечно же, по-прежнему тут. Могу даже тебя заверить, что ты его снова нашел.

— Снова нашел? — задыхаясь, произнес Робинзон. — Да я же тебе говорю…

— Ты его снова нашел! Может, ты десять раз проплывал мимо. Просто ты его не узнал.

— Не узнал?