Черные ножи - Игорь Александрович Шенгальц

модернизацией старого двигателя М-17, советского лицензионного аналога немецкого авиационного двигателя BMW-VI. Все это рассказал мне еще Корякин на заводе, он разбирался в моторах, они были его страстью.

— Вперед, двинули! — проорал приказ Евсюков — командир группы заводских испытателей, — крепкий мужчина средних лет с могучими плечами и лицом, испещренным многочисленными следами от оспы. — На предельной скорости. Ориентир — сосна!

Васютин высунул голову из люка водителя-механика, пытаясь хоть как-то разобрать дорогу, чуть прикрыв глаза от ледяного ветра, бьющего прямо в лицо, и мы, наконец, двинулись с места.

Полоса препятствий, длинной в несколько километров, которую нам предстояло преодолеть, выглядела внушительно: несколько рвов, косогоры, подъемы и спуски, «змейка», ряд поваленных деревьев, большой кусок пересеченной местности, занесенной снегом, имитация минного поля и противотанковый ров, глубина которого была не меньше двух метров. Все это осложнялось частичной дымовой завесой. И все бы ничего, но время было ограничено, скорость движения должна была быть не ниже определенной, плюс требовалось отстреляться болванками с нескольких контрольных точек, а нас в экипаже было лишь трое вместо четырех: командир танка — Евсюков, водитель-механик Васютин, и я, совмещавший функции заряжающего и пулеметчика-радиста, последнего тут называли просто — «балластом». Радиостанция присутствовало лишь на командирских танках, танковое переговорное устройство ТПУ — оказалось слабым, а стрелять из курсового пулемета было неудобно — обзор и сектор обстрела практически отсутствовали. Так что полезность радиста была сомнительной, и главной моей задачей была помощь мехводу при переключении коробки передач. Не будь меня, Васютину пришлось бы бить по рычагу специальной деревянной колотушкой, но на этом терялось ценное время, да и делать это каждый раз жутко неудобно.

И все же Т-34 был хорошей машиной для своего времени. Сегодня испытывали образец с новой литой шестиугольной башней. Она выглядела солидно: без привычных выступов, крупнее и, судя по всему, проще в изготовлении. Да и места для экипажа было чуть больше, чем в старой башне.

«Нет английской рациональности, нет американского комфорта. Ничего нет, если подумать. Но есть нечто такое, что сделало Т-34 одним из лучших танков мира. Простота оружия, что ли. Т-34 — машина для реального боя» — так позже говорили об этом легендарном танке, когда было с чем сравнить. Сейчас же этот средний танк был необходим фронту, как глоток свежего воздуха, но, несмотря на безостановочное производство, постоянно шли и работы по модернизации.

В команде я оказался совершенно случайным образом. Изначально по прибытию на полигон я попал в ремонтную бригаду, как и все остальные рабочие, и мы занялись привычным делом — меняли полетевшие запчасти на испытуемых танках. Вне заводских условий проделать это было крайне сложной задачей. Конечно, тут имелся гаражный комплекс, но некоторые вещи поменять было проблематично. Впрочем, от нас и не требовали невозможного. Местное начальство и само прекрасно понимало технические возможности полигона. Вышедшие из строя машины проще было погрузить на платформу автопоезда и отправить обратно на завод — в распоряжении полигона имелся войсковой седельный тягач модель 604 небольшой американской компании Federal, несколько штук которых были поставлены в СССР по ленд-лизу. Но то, что чинилось на месте, мы обязаны были вернуть в строй своими силами — для этого мы тут и находились.

Первые два дня я и занимался знакомой работой, разве что лица членов рембригады были другими, непривычными. Расселили нас во временном бараке на пятьдесят человек, отапливаемом парой печек-буржуек. Кормили обильно три раза в день: завтрак, обед и ужин. Хлеба выдавали больше нормы, но и сил я тратил несравненно больше, еще и из-за того, что основную часть дня приходилось проводить на открытом воздухе, а зима все так же свирепствовала.

Совсем недавно, буквально на днях, в декабре 1942 года постановлением Государственного Комитета Обороны и приказом Народного комиссара обороны было создано Управление командующего бронетанковыми и механизированными войсками, а так же Военный совет бронетанковых и механизированных войск с подчинением им всех частей по ремонту бронетанковой техники. Обычно в составе колон, в хвосте и двигались роты по ремонту танков, устранявшие мелкие поломки, чинившие технику прямо, что называется, на ходу. Так что, большинство из тех, кто трудился сейчас на полигоне, в дальнейшем будут приписаны к одной из ремонтных бригад — с их опытом там они будут приняты с распростертыми объятиями. Но я себе такой участи не желал, мои амбиции простирались гораздо дальше.

А на третий день на полигон прибыла комиссия во главе с тем самым человеком в кожаном пальто из наркомата Танковой промышленности, которого я уже видел в автобусе по пути на полигон. Помимо него в комиссии было несколько инженеров, сотрудник НКВД с завода, еще какие-то непонятные люди и даже штатный фотограф. В этот-то момент и случился форс-мажор. Сразу два члена испытательной группы выбыли из строя. Первый неудачно поскользнулся и сломал ногу, а второй слег в бараке с температурой за сорок, и при всем желании, ничем не мог помочь. Можно было привезти с завода замену, но это означало бы потерю времени.

Тогда-то я и сунулся на глаза Евсюкову, которого крепко зауважал за эти пару дней. Был он человек прямой и понятный, отличный специалист.

— Я могу побыть «балластом»! Там делов-то — помогать передачи втыкать!

Евсюков оглядел меня с ног до головы оценивающим взглядом и кивнул.

— Надень шлемофон, а то оглохнешь ненароком…

В принципе, ничего особенного в такой экстренной замене не было, роль стрелка-радиста, он же пулеметчик-радист мог исполнить любой рабочий — комиссия будет оценивать ходовые качества изделия, а отработка мишеней сегодня не была ключевым моментом. Так что Евсюков ничего не терял, заменив одного человека другим. Разве что опыта у меня было, с его точки зрения, существенно меньше, в силу возраста, но тут особый опыт и не требовался — лишь дави в нужный момент изо всех сил на рычаг переключения скоростей и дело в шляпе.

И вот теперь мы мчали по полигону в направлении первого испытания. Впрочем, «мчали» — это громко сказано. По техническим характеристикам максимальная скорость машины по шоссе составляла пятьдесят четыре километра в час, а по пересеченной местности — тридцать шесть. Но одно дело ТХ, а другое дело — реальность. Да еще зимой, да на морозе в минус двадцать пять. Тут завелись, и слава богу! Так что