Черные ножи - Игорь Александрович Шенгальц

фронт. Я прекрасно понимал их стремление быть полезным там, где все ясно и понятно, и люди делятся лишь на своих и чужих. Здесь же пашешь и пашешь изо дня в день, без продыху, но все равно в душе тебе кажется, что настоящее твое место на передовой, где решается судьба всего мира.

Перерыв кончился, все потянулись к выходу. Я же задержался, чтобы собрать на поднос тарелки всех наших и поставить поднос на каталку у кухни, поэтому в цех явился последним и в гордом одиночестве.

Посередине цеха по рельсам передвигался полукозловой кран-балка, к которому на четырех тросах крюками по углам был прицеплен металлический трехсоткилограммовый ящик с деталями, болтавшийся на высоте метров восьми. Так было проще и быстрее, чем вручную тащить его несколько сот шагов. Обойти стороной кран я не мог, мешали выстроившиеся в ряды по обеим сторонам танки, и решил проскочить под ящиком. И в тот самый момент, когда я попытался это сделать, что-то резко скрипнуло, я успел посмотреть наверх, как раз, чтобы увидеть, как ящик срывается с креплений и стремительно летит вниз, прямо на меня.

Глава 12

Меня спасло чудо. И у этого чуда было конкретное имя — Корякин.

Тело не успевало среагировать, и быть мне через мгновение раздавленным несколькосоткилограммовым ящиком, как вдруг некто буквально смел меня с места, на которое тут же с огромным грохотом и треском рухнул контейнер, развалившийся при ударе и разметавший все свое содержимое вокруг.

Я едва шевелился под грузом тяжелого тела, но секундой позже бригадир перекатился на сторону, и я вновь смог дышать. Лицо у Корякина было такое, что краше в гроб кладут — белое, напряженное. Только губы оказались багровыми, словно вся кровь организма прилила в этот момент именно к ним.

— Живой? — спросил он, поднимаясь на ноги и протягивая мне руку. — Вставай, контуженный! Можешь отмечать второй день рождения!

Пока я вставал и очухивался, он уже куда-то отошел. Вокруг собирались рабочие цеха, громко ругаясь на хилые крепежные тросы и чьи-то кривые руки. Прибежали мастера и начали орать на всех вокруг. Вернулся Корякин и отвел меня в сторону.

— За кнопками пульта никого не было, — негромко сообщил он. — Но рычаг экстренного сброса груза был отжат.

— То есть… — не сразу дошло до меня очевидное.

— Тебя пытались убить, Дима. Это не было случайностью…

Штатный крановщик только разводил руками. Мол, на минуту отошел и не видел, кто был за пультом, так что это мог быть кто угодно, и выяснить кто именно, не представлялось возможным. Никто ничего не видел. Так бывает, когда каждый занят своим делом, и некогда вертеть головой по сторонам.

Вскоре, так ничего и не выяснив, все разошлись по своим рабочим местам. Никого не прибило и не покалечило, и ладно. Повезло, считай! Так что и говорить более не о чем…

До вечера я проработал в странном состоянии. Нет, я не испугался и не был особо шокирован происшедшим. Умереть во второй раз уже не так страшно, как в первый. Получается, есть жизнь и после смерти, и кто знает, что случится со мной, случись мне погибнуть повторно. И все же предполагать, что в цеху есть некто, стремящийся отнять твою жизнь, и гадать, кто это — занятие не из приятных. Конечно, первым делом я заподозрил бригаду Зуева. Если они пытались убить Лешу, то могли предполагать, что он успел поделиться со мной своими подозрениями. Все знали, что мы неразлучные друзья и постоянно ходим вместе. И чтобы устранить важного возможного свидетеля, преступник выступил почти в открытую, рискую быть пойманным на горячем. Но никаких доказательств у меня не было.

Моя смена была короче, чем у остальных членов бригады, но Михалыч попросил меня, как и вчера, остаться на дополнительные часы. И опять я чувствовал, что чем больше работаю, тем крепче и выносливее становлюсь. До нового года оставалось всего-ничего, чуть больше недели, и, если и дальше все пойдет в таком темпе, то к празднику я наберу хорошую форму. Конечно, не как в прошлой жизни, на это требовалось больше времени, но и сейчас я уже был далеко не прежним Димкой, которого буквально шатало на ветру. Я часто думал о нем, о том простом челябинском пареньке, не дожившем совсем чуть-чуть до следующего года и, тем более, до Победы, так и не узнавшего, что все его усилия были не зря, что мы в который раз одолели силы зла, принеся долгий мир в Европу. Мне было его дико жаль, ведь именно он должен был жить дальше, а вовсе не я. Но с судьбой не спорят.

— Филиппов и Воронин проводят тебя до дома, — сообщил после смены Корякин тоном, не предполагающим пререкательств. — А завтра с утра встретят у подъезда и доведут до завода. Шутки кончились, кто-то взялся за тебя всерьез, и если ты хочешь жить, слушай меня и делай, как я говорю! Без вопросов! Я принял решение на время убрать тебя из цеха. Отправишься до конца года работать на полигон — оттуда как раз пришел запрос на несколько дополнительных человек в помощь. Предписание я тебе уже выправил. Тебе нужно быть у проходной в семь тридцать, в это время отъезжает автобус. Лучше даже приди чуть заранее, чтобы не случилось накладок.

— А как же Леха? Я хотел сегодня зайти к нему в больницу… если он очнется, то все расскажет!

— Казаков сходит вместо тебя. И если твой товарищ придет в себя, он поговорит с ним. Если будут новости, ты об этом узнаешь.

Внезапно мне в голову пришла неприятная, но вполне реальная мысль:

— А что если преступник уже знает, что Леша выжил и захочет устранить его прямо там, в палате? Если он видел лицо преступника или что-то узнал, то он в опасности! А врачи и медсестры не смогут его защитить! Более того, они даже и не знают, что ему могут угрожать!

Петр Михайлович кивнул:

— Я тоже подумал об этом. Но у меня нет возможности послать кого-то следить за