Два года на палубе - Ричард Дана

— Hay alguna cosa de comer? («He найдется ли у вас что-нибудь поесть?») — спросил я.

— Si señor, que gusta usted? («Да, сеньор, что вы желаете?»), — отвечал он.

Упомянув про бобы, которые у них наверняка были, я также назвал мясо и хлеб, намекнув попутно насчет какого-нибудь вина. Эконом пошел через двор в другое строение и скоро вернулся с двумя мальчиками-индейцами, которые несли тарелки и графин. На тарелках было жареное мясо, бобы с перцем и огурцами, вареные яйца и нечто вроде макарон, приготовленных из калифорнийской муки. Все это вместе с вином составило для нас самый роскошный обед со времени отплытия из Бостона, а в сравнении с тем, что нам давали последние семь месяцев, это было королевское угощение. Расправившись с едой, мы достали деньги, чтобы расплатиться. Но эконом только покачал головой и перекрестился, сказав, что все это милость божья, которую господь ниспослал нам. Оценив приблизительно стоимость съеденного и догадавшись, что раз он не продает, то верно уж не откажется от подарка, мы вручили ему десять или двенадцать реалов, которые он с великолепной небрежностью положил себе в карман со словами: «Dios se lo pague» («Бог зачтет вам»). Простившись с ним, мы поехали к хижинам индейцев. Там бегали нагишом ребятишки, мужчины были одеты немногим лучше, а на женщинах болтались грубые платья. Мужчины пасут стада миссии или работают в большом саду площадью в несколько акров, изобилующем, как говорят, лучшими плодами местного климата. Язык этих людей чрезвычайно грубый; на нем говорят все индейцы Калифорнии. Он никак не мог быть языком Монтесумы или независимых мексиканцев.

Тут же у одной из хижин мы наткнулись на самого дряхлого старца, какого я когда-либо видел. Трудно было себе представить, чтобы в человеке могла сохраняться жизнь при столь выраженных признаках старости. Он сидел на самом солнцепеке, прислонившись к стене. Его обнаженные руки и ноги имели темно-красный оттенок, их кожа вся сморщилась; они были не толще, чем у пятилетнего ребенка. На голове оставалось еще несколько седых волосков, завязанных на затылке. Старик был настолько слаб, что, когда мы подошли, он медленно поднял руки к лицу и пальцами открыл себе веки; потом, удовлетворив свое любопытство, так же медленно опустил их. Когда я спросил, сколько ему лет, то получил все тот же ответ: «Кто знает?» Впрочем, он, может быть, действительно не имел об этом представления.

Мы возвратились в деревню и почти весь путь от миссии скакали полным галопом. Калифорнийские лошади не приучены к аллюру (нечто среднее между шагом и рысью), и всадники обычно гонят во весь опор, пока лошади не устанут, после чего позволяют им переходить на шаг. Чистый воздух и бешеный бег лошадей, которые, казалось, летели над землей, возбудили в нас столь непривычное от долгого пребывания на судне чувство быстрого движения, что мы с радостью согласились бы скакать весь день без передышки. Приехав в деревню, мы застали там большое оживление. Индейцы, которые обычно отдыхают по воскресеньям, были заняты игрой, заключавшейся в беготне за мячом на ровном участке земли неподалеку от домов. Старики сидели кружком и наблюдали за игрой, а молодежь — мужчины, мальчики и девочки — гонялась за мячом и бросала его изо всех сил. Некоторые девчонки бегали не хуже гончих. При каждом удачном выпаде старики поднимали оглушительный визг и хлопали в ладоши. Между домами, шатаясь, бродили несколько матросов, что явно свидетельствовало о том, что пульперии не были забыты. Один или два матроса взобрались на лошадей, но, не владея искусством верховой езды, тут же оказались сброшенными на землю, к вящему удовольствию зрителей. Впрочем, мексиканцы подсунули им необъезженных животных. Зато с полдюжины обитателей Сандвичевых островов бесстрашно носились верхом вокруг толпы полным галопом с криками и хохотом.

Солнце склонялось к горизонту, и мы со Стимсоном зашли в один из домов и присели там отдохнуть перед возвращением на бриг. Немедленно собрались несколько местных жителей, чтобы посмотреть на «los marineros ingleses» [24], и одной молодой женщине приглянулся мой шелковый карманный платок, сохранившийся у меня еще со времен сухопутной жизни; она никогда не видела такого красивого платка, и я, конечно же, подарил его ей, чем сразу же снискал всеобщее расположение, взамен нам были поднесены груши и другие плоды, которые мы унесли с собой. Выйдя из дома, мы обнаружили, что привязанные у дверей лошади исчезли. Пришлось отыскать хозяина лошадей, однако тот лишь пожал плечами и на все вопросы отвечал односложно: «Кто знает?» Впрочем, по его невозмутимой физиономии мы догадались, что ему хорошо известно, где лошади. После некоторых пререканий мы наняли двух других лошадей, по четыре реала за каждую, и двух индейских мальчишек, которые должны были бежать за нами и привести их обратно. Нам хотелось взять свое за причиненный ущерб, и мы устроили бешеную скачку, так что оказались на берегу в считанные минуты, но, дабы продлить свою свободу как можно дольше, продолжали ездить по берегу и между складами, высматривая возвращавшихся либо верхом, либо пешком матросов. Потом на лошадях прискакали разгоряченные сандвичане. Мы расспросили о наших товарищах и узнали, что двое хотели ехать верхом, но были сброшены на землю, а может, свалились сами, и теперь бредут каким-то немыслимым курсом к берегу, и, судя по всему, вряд ли объявятся раньше полуночи.

Затем прибежали мальчишки-индейцы, мы отдали им лошадей, окликнули шлюпку и благополучно возвратились на бриг. Так завершился наш первый свободный день на берегу. Мы изрядно устали, но все-таки хорошо провели время и теперь с меньшей неохотой возвращались к своим обязанностям. Около полуночи нас разбудили те двое опоздавших, которые о чем-то яростно спорили. Оказалось, что они поехали вдвоем на одной лошади, и теперь каждый указывал на другого, как на виновника падения. Но скоро и эти гуляки улеглись и заснули, забыв, вероятно, обо всем случившемся, так как на следующее утро спор не возобновлялся.

Глава XVII

Сан-Диего

Первое, что мы услышали, было: «Пошел все наверх!», и, взглянув в открытый люк, увидели, что еще едва-едва светает. Кончилось наше свободное время, башмаки, куртки, шейные платки и прочие принадлежности для схода на берег разошлись по рундучкам. Снова были надеты истрепанные штаны, красные рубахи и шотландские шапочки, и возобновилась нескончаемая выгрузка шкур. Три дня мы надрывались с раннего утра до звезд лишь с короткими перерывами на еду. Для погрузки и выгрузки Сан-Диего, несомненно, лучшее место во всей Калифорнии. Маленькая гавань закрыта со всех сторон, здесь нет прибоя, суда стоят в одном кабельтове от берега, представляющего собой ровную твердую полосу песка, лишенную скал и камней. По этим причинам порт используется торговыми судами как складское место, тем более что погрузка шкур перед выходом домой в любой открытой гавани невозможна без того, чтобы не замочить их в прибое. Мы приняли во владение один из складов, который принадлежал нашей фирме и использовался «Калифорнией». Он вмещал сорок тысяч шкур, и нам представлялась приятная возможность заполнить его, прежде чем покинуть побережье, и доставленные три с половиной тысячи были по сравнению с этим сущим пустяком. На бриге не было, пожалуй, человека, который, заходя в склад, не окидывал бы помещение взглядом, подсчитывая при этом в уме время, потребное для его заполнения.