Донбасский декамерон - Олег Витальевич Измайлов

Южной Сибири, в Кузнецком бассейне (Кузбассе), мощного горно-металлургического комплекса бралось осуществить еще в 1917 году акционерное общество «КопиКуз». Строить его отправился Михаил Курако. Но в далеком краю он заболел и умер совсем молодым. Весной 1929 года Иван Бардин оставил свои новороссийские заботы и приехал в Москву. Его принял тогдашний руководитель тяжелой индустрии страны Валериан Куйбышев. Он сказал металлургу не без пафоса:

«Предстоит открыть новую страницу в истории Западной Сибири. Это глубокая разведка партии и рабочего класса в завтрашний день нашей страны. Это будет замечательное завтра. За вашей работой будут следить не только у нас, в Советском Союзе, но и за границей. Вы должны показать, на что способны большевики. И это очень почетная задача. Желаю вам успехов».

Бардин не подвел ожиданий Куйбышева. Старый дореволюционный проект Кузнецкого металлургического гиганта делали еще немцы и поляки. После них пришли американцы. Курако понравился американский проект, но он его переделал, улучшив по своему усмотрению. Прошло несколько лет. Снова пришли американцы, которых в конце двадцатых начали массово выписывать в СССР делать индустриализацию. Закупали пачками – от машинистов врубовых машин до чертежников и доменных инженеров, конструкторов тракторов и гидротехников. Новый план для стройки в Кузнецке делали американские специалисты. Бардин внимательно изучил проект и сказал: маловато будет. Американские инженеры проектировали завод на 400 тысяч тонн чугуна, Бардин перепроэктировал его на полтора миллиона.

Но на месте строительства его ждал шок.

«Проезжая по территории заводского поселка (так назывались четыре дома и конный двор, расположенные на верхнем крае будущей заводской площадки), – вспоминал Иван Павлович, – мы миновали какие-то лачуги, разбросанные в беспорядке. Не видно было ни малейших признаков организованности. Свое недоумение я не мог скрыть от старика-возницы.

– Что же это за места мы проезжаем, дед?

Почесав затылок, старик ответил:

– Да это город-сад.

– Ты что же, смеешься, дедушка?

– Зачем же смеяться, я всурьез говорю.

Оказывается, так называлось место предполагавшегося строительства города, к которому намечали приступить еще несколько лет назад. Но энергия строителей быстро иссякла, и ничто, кроме остатков бараков и землянок, не напоминало об их мечтаниях. В ту пору какой-то остряк назвал это место городом-садом, хотя ни города, ни сада там не было. Такое название настолько привилось, что даже Владимир Маяковский в своем стихотворении, посвященном строителям Кузнецкого завода, писал:

Через четыре

года

Здесь будет

город-сад!

Реальное строительство запустить удалось через год. Но всего за два года новый завод, подобного которому не было в Сибири прежде, обрел плоть и кровь. В 1931 году он дал первую плавку.

А через 10 лет здесь на базе и производственных площадках «Кузнецкстроя» были пущены эвакуированные предприятия, превратившие этот регион в важнейший для тяжелой индустрии СССР – Новокузнецкий алюминиевый завод и Кузнецкий завод ферросплавов; Кузнецкий металлургический комбинат выпускал военную продукцию, из стали КМК были сделаны боевые машины нескольких танковых соединений. О значении этого промышленного кластера говорит и тот факт, что в соответствии с первым послевоенным планом войны против СССР он был включен в число 20 объектов СССР, подлежавших атомной бомбардировке.

А в самом СССР ради развития Кузбасса пожертвовали Донбассом, перенаправив во второй половине 1970‑х большинство финансовых потоков из Донецка в Кемерово. И краеугольный камень в будущность этого края заложил Бардин в страшные и прекрасные тридцатые годы, в течение которых он и сам пережил очень много неприятных моментов. А еще усыновил 11 детей репрессированных коллег и друзей.

У него была завидная кончина, практически как у Григория Потемкина, – во время доклада в Госплане 7 января 1960 года у академика Ивана Павловича Бардина просто остановилось сердце.

Донецкий (Юзовский, потом и Сталинский) металлургический завод навсегда остался его первой любовью – местом, где он стал доменщиком, воплотил мечту. Донецкий краевед былых времен Алексей Ионов писал в одном из послевоенных очерков:

«1946, Москва, Колонный зал Дома Союзов. Знаменитый юзовский и енакиевский металлург, ученик самого Курако, Иван Павлович Бардин задерживает в своей руке руку директора Сталинского завода Павла Андреева.

День в истории. 24 сентября: первый в мире угольный комбайн убил своего создателя. В этот день в 1939 г. трагически погиб выдающийся изобретатель Алексей Иванович Бахмутский. Его детище – первая в мире машина, сочетавшая в себе набор функций по добыче угля, вывело добычу ископаемого топлива в СССР на новый уровень, но погубило собственного творца.

– Ну, как там поживает наш “старый Юз”?

“Старым Юзом”, “стариной Юзом” русские металлурги чуть не до 1950‑х годов звали завод у Кальмиуса. Традиция!

– Отлично поживает, – ответствовал Андреев, он мог позволить себе теперь немного и поблагодушествовать, – замечательно молодеет “старый Юз” и готовится встретить свое 75‑летие!»

Помнят его, так много сделавшего для металлургии края, и в Донбассе. Зайдя в один из центральных залов Донецкого республиканского художественного музея, можно обнаружить большой портрет Ивана Бардина работы Александра Лактионова («Письмо с фронта»). Он написал его в 1952 году, когда 79‑летний Бардин уже перешел в возраст патриархов. Умудренный опытом и битый жизнью человек сидит в кресле в полутьме и слегка лукаво смотрит на посетителей музея. Кажется, ему снова хочется узнать, как там все-таки «старый Юз»? Но на этот раз ответить нам ему нечего. Пока нечего.

* * *

– Господи, друзья, но когда же, когда, – я уже дождаться не могу, – кто-то из вас расскажет что-нибудь о Хрущеве, – патетически воскликнул Панас.

– В Донбассе к нему неоднозначно относятся, – нахмурилась Донна.

– Понимаю, – ответил Панас, – но ведь человек столько лет был, по сути, самым известным донбассовцем в мире!

– Что ж, – ответствовала Донна. – вы хочете песен? Их есть у меня!

История о самодуре в «антисемитке»

14 октября 1964 года случилось немыслимое в Стране Советов: тихо и почти мирно, без эксцессов и даже тюремного заключения со своего поста был смещен первый человек страны – Никита Сергеевич Хрущев.

Самый известный в мире донбассовец прозевал оппозицию в своем ближайшем окружении. Ведь это не просто пленум ЦК КПСС, спешно собранный заговорщиками с Леонидом Брежневым во главе, освободил его, спокойно почивавшего от дел державных в Пицунде, от должности первого секретаря ЦК КПСС «по состоянию здоровья», а люди, которых он считал соратниками, люди, которые шли с ним по дороге антисталинизма с середины пятидесятых годов. Они сделали все, чтобы остановить вал знаменитого хрущевского волюнтаризма.

Центральный комитет партии, а в первую голову самая его верхушка, пришли к мнению, что пора спасать от этого волюнтаризма и международный имидж страны, и ее экономику, армию, науку. На следующий день указом Президиума Верховного Совета СССР Никита Хрущев был