Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 1 часть - Альманах Российский колокол

class="p">Изнеможённый взгляд пенсионерки…

Изнеможённый взгляд пенсионерки.

В аптеке цены глядя сквозь очки,

Она свои прикидывала мерки,

Чуть вытирая слёзные зрачки.

«Давленье скачет… Мне бы подешевле… —

Она сказала тихо продавцу. —

У нас давно убрали ФАП в деревне…

Уже ль так нужно нашему Творцу?..

Пила “Энам”. Сейчас не помогает.

Не знаю… годы… Что и принимать?

И слабость уж совсем одолевает…

Мне б до деревни только дошагать…»

«Кардил возьмите, – фармацевт сказала. —

Он должен вам существенно помочь».

Отдав всю мелочь, бабушка молчала,

Но прошептала ей: «Спасибо, дочь…

Пойду я. Власти нам автобус сняли.

Мне б до потёмок как-нибудь дойти…

Мы сорок лет в колхозе отпахали…

Ну ладно… всё… прости меня… прости…»

Старушка дверь тихонечко открыла,

В бездушном мире молча растворясь.

…А фармацевт от ужаса застыла,

За этот мир беспомощно стыдясь.

Лечит ли время?

Лечит ли время? Точно не знаю.

Может быть, учит? Предполагаю.

Жизнь преподносит днями уроки

И исправляет наши пороки.

Все хотят денег: бедный, богатый,

Русый, безусый и бородатый.

И только мудрый хочет здоровья.

Он из другого, видно, сословья.

Делать добро знаю, что надо,

Ведь для кого-то это награда.

Быстро об этом скажут повсюду,

Раз на четвёртый требовать будут.

Сильным же быть нужно на пользу,

А не назло, выучив прозу.

Нужно ль обиды копить и упрёки?

Ведь в разговоре лучше уроки.

Всё возвращается: радости, боли.

Иль вы не знали этого, что ли?

Но и неважен мир, что снаружи.

Лишь бы в душе не было стужи

Она была воистину добра…

Она была воистину добра…

Да и тогда, когда меня ругала.

Но оставались нотки серебра,

Которых мне потом недоставало.

Она всегда спешила всем помочь.

То не была навязчивость какая.

То полога колхозу шила в ночь,

То вышивала, снов недосыпая.

И по утрам спешила нас кормить:

Пельмени, шаньги, булочки «со с маком».

Нам это всё, простите, не забыть,

И даже чай когда мы пили «с таком»[3].

Троих детей, по сути, подняла

Совсем одна до той войны проклятой…

А та двоих жестоко отняла,

Когда она фуфайки шила с ватой.

Почти что всем. Какое там пальто?

Кормились все, по сути, с огорода.

И не стонал практически никто.

Благодарили, что дала природа.

Она была воистину добра,

Ещё успела с правнуком водиться.

Досталось ей, любимейшей, сполна.

На то не каждый всё-таки решится.

Вот нет её средь нас уж много лет…

Она в судьбе сыграла роль большую,

Оставив свой любви весомый след…

Мы не забудем бабушку родную.

Старый дом

Один остался старый дом.

Осунулся, и птицы в нём

Уж не живут, и стёкол нет,

Гуляет ветер у загнет[4],

Тепло ушло… Ещё недавно

Резвились дети в нём забавно

И без проблем учились в школе.

Он так был молод и раздолье

Вдыхал в себя полей, лугов

И слушал пенье петухов.

Хозяйство справное вели

Его хозяева, могли

Настряпать шанег до зари,

Косили рано косари:

«Коси, коса, пока роса,

Роса долой – коса домой…»

А дети быстро подросли,

Сыграли свадьбы в нём. Ушли…

Писали письма, правда, редко,

Что мама – бабка, папа – дедка,

Здоровья им желали, но…

Не нами так заведено,

И дома жизнь пришла к концу…

Спасибо старому крыльцу,

Резным перилам у него,

Да разве скажешь всем всего…

Один остался старый дом,

Вот внуки вспомнили б о нём,

Ещё он может послужить,

А может место уступить,

Чтоб вырос там кирпичный дом

На месте дедов дорогом…

Пусть жизнь кипит, бурлит всегда

И, невзирая на года,

К нам счастье входит в каждый дом —

В любой, в котором мы живём!

Она ушла как будто бы домой…

Она смотрела молча в потолок…

Ей врач сказал: «Осталось жить недолго…» —

И дал свой старый скомканный платок

Из чувств, наверно, собственного долга.

«Да ну и пусть…» – подумала она.

Ведь дети жизнь свою определили.

Их подняла практически одна.

Немного жаль, что все её забыли.

«Да ну и пусть!» – и в горле встал комок.

Секунду жизни вечность показала.

«Наверно, это Господа урок,

Чтоб я его, хоть поздно, осознала».

Вдруг за окном никчёмный воробей:

«Чирик-чирик?» – как бы спросил чего-то

Иль пожелал ей, ты, мол, не болей.

Она в себе: «Да разве мне охота?»

Он на карниз спустился, не боясь

(Окно в июньский день дышало жизнью!),

И, к ней как будто искренне стремясь,

Заворожить её пытался высью

Своих небес и жизненных красот…

«Чирик-чирик! Вставай! Не представляйся!

Господь нас всех по жизни бережёт!

Ты помолись и от души раскайся!

Она его чириканью вняла,

Как будто был язык один и тот же.

Платком, что доктор дал, слезу смела,

С душой молясь, что ей поможет Боже.

На ужин поздно кашу принесли,

А ей и есть нисколько не хотелось.

Но мысли вдруг куда-то понесли,

Хотя болело горло и хрипелось.

Глоток, как жизнь, вернувшись, будто