Последний холостяк - Бетина Крэн

Хиллари вытаращила на него изумленные глаза, подведенные сурьмой, и не осмелилась ему возразить: уж слишком сердит он был в этот миг. Сообразив, что она перегнула палку, шантажистка умолкла. Граф уже не раз наблюдал подобную метаморфозу ловкой содержанки и знал, что она предвещает, а потому разозлился еще сильнее, не желая быть снова обманутым.

– Как ты можешь так поступать со мной, Ремингтон? – с надрывом произнесла Хиллари, прикрыв лицо рукой. – Почему ты стал таким бессердечным? Твой отец никогда бы не позволил…

– Не смей упоминать при мне моего отца! – прорычал граф, смертельно побледнев от ярости. Вены у него на шее вздулись, а в глубине темных глаз вспыхнул холодный огонь. В этот момент он действительно был страшен. И Хиллари пожалела, что наступила ему на больную мозоль. Она вжалась в диван и, достав из рукава кружевной платочек, приложила его к покрасневшему левому глазу, отчаянно моргая правым. – Нет, – возразил Ремингтон. – Только не это!

Но слезы уже навернулись на глаза хитрой кокетки. Опустив длинные накрашенные ресницы, она разразилась рыданиями.

Граф не переносил женских слез. Горе Хиллари было неподдельным, она искренне сокрушалась в связи с их разрывом. Но все равно Ремингтон ей не верил, чувствуя своим мужским чутьем, что она хочет его разжалобить, а потом добиться своего.

– Довольно, Хиллари! – уже мягче произнес он, прошелся до дверей и обратно, порылся в кармане сюртука и, вытащив оттуда чистый платок, сунул его в руку расстроенной даме. – Ради Бога, вытри лицо и успокойся. На этот раз я не поддамся ни твоим угрозам, ни фальшивым мольбам. Соберись с духом и усвой раз и навсегда, что тебе придется подыскать себе нового покровителя и утешителя. Мое терпение истощилось.

Не дожидаясь развития истерики, граф подхватил опешившую куртизанку под мышки, рывком поднял ее с дивана и, взяв под локоть, стремительно вывел из гостиной в прихожую. Шляпа заплаканной дамы сбилась набок, горжетка волочилась за ней по полу. Хиллари сделала последнюю попытку уговорить Ремингтона пожалеть ее: внезапно остановившись, она простонала, как опытная драматическая актриса:

– Умоляю тебя, опомнись! Клянусь, что впредь я…

– Нет! – рявкнул граф и взглянул на нее так, что она осеклась. Не дожидаясь Хоскинса, Ремингтон распахнул парадную дверь и вытащил гостью наружу. Затолкав ее в карету, он велел извозчику трогать, перевел дух и вернулся в холл, чувствуя себя весьма скверно.

Дворецкий Хоскинс, Элинор Бут и сестры Куимбиз смотрели на него так, словно он превратился в двухголового монстра. Антония, стоявшая чуть поодаль, окинула его укоризненным взглядом и молча вернулась в столовую. Собравшись с духом, он тоже вошел туда и приготовился выслушать гневную тираду хозяйки дома. Но она лишь холодно промолвила, собирая разбросанные по столу листки:

– Впредь я бы попросила вас, граф, принимать своих друзей в каком-нибудь ином месте. – Эту даму вряд ли можно отнести к их числу, – ответил он и немедленно пожалел об этом.

Антония обожгла его надменным взглядом и воскликнула:

– Мне безразлично, в каких вы с ней отношениях, ваше сиятельство! Но я не желаю видеть эту особу в своем доме!

Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что представляет собой незваная гостья, – броское платье выдавало ее с головой. Лишь приглядевшись к ней повнимательнее, пытливый наблюдатель мог бы сообразить, что она пережила свою лучшую пору в качестве любовницы богатого аристократа. Но леди Антония не успела заметить следов увядания под гримом, искусно наложенным на лицо куртизанки, а потому была взбешена ее появлением в своем доме.

Мысленно послав проклятия бесцеремонной пассии своего папаши, граф Карр подчеркнуто спокойно произнес:

– Я вас понял, леди Антония. Может быть, возобновим наши занятия? Нас отвлекли от него в самый неподходящий момент. Постарайтесь представить, что ничего не случилось!

Антония судорожно вдохнула, ошарашенная такой неслыханной наглостью, и переспросила:

– Представить себе, что ничего не случилось, граф? Не дождетесь!

Она вскочила, схватила со стола пачку листов и, сунув их Ремингтону в руки, стремительно покинула столовую. Внутри у нее все бурлило от негодования, щеки стали пунцовыми. Ох уж это пресловутое мужское самообладание! Да как он смеет притворяться, что ровным счетом ничего особенного не случилось! Ведь он почти сломил ее волю к сопротивлению и мог бы даже овладеть ею, не появись в ее доме непрошеная посетительница! Но самое возмутительное то, что он осмелился уединиться с этой расфуфыренной кокеткой в гостиной! А проводив ее, с невинным видом предлагает продолжить! Невиданная дерзость!

Антония промчалась, словно ураган, по коридору и, лишь очутившись на лестнице, задумалась о том, почему, собственно говоря, она бесится. Неужели этому негодяю удалось помутить ее рассудок дьявольскими чарами? Или же ее возмутило хладнокровие, с которым он попытался убедить ее в том, что ничего необычного не произошло? Хотя на самом деле произошло нечто необыкновенное, во всяком случае, для нее.

Ей казалось, что все ее существо, тело вместе с душой, вывернуто наизнанку, так что обнажились все ее нервы и стали явными все сокровенные помыслы и желания. Ну разве это не стыд и срам? А какие чувства породил в ней их поцелуй! Сладострастие, вожделение, томление плоти в предвкушении чего-то куда более пагубного и греховного… Он же после всего этого осмелился сохранить хладнокровие! В голове Антонии вновь явственно прозвучал заданный графом вопрос, и она почувствовала, что все ее лицо пылает, а тело горит.

Нет, определенно этот мужчина для нее крайне опасен!

А впрочем, вдруг подумалось ей, нельзя исключить, что все это ей только кажется, ведь лорд Ландон вполне мог подразумевать не лобзания, а банальное планирование домашнего питания. Так или иначе, решила Антония, ей не следовало столь опрометчиво вступать с ним в спор и приглашать его в свой дом, раз уж его коварство и сластолюбие не были для нее секретом. Увлекшись своими рассуждениями, она даже не заметила присутствия в большой гостиной наверху тетушки Гермионы и Пруденс, когда, влетев туда, стала метаться из угла в угол. Увидев же наконец старушек, затаившихся на кушетке в уголке, она остановилась и с удивлением воскликнула:

– А что здесь делаете вы, тетя? Разве вам не следует лежать в постели?

– Ей полегчало, – ответила за подругу Пруденс. А тетушка облизнула губы и молча кивнула, чуточку порозовев при этом.

Чудесное выздоровление позволило Гермионе взять опеку над графом в свои руки. Войдя в столовую, она нашла его в мрачном расположении духа и блаженно улыбнулась. Ремингтон изумленно уставился на ангелоподобную старушку, и она промолвила, потирая ладони: