Последний холостяк - Бетина Крэн

– И еще вы обожаете вишню, – продолжал он, дотрагиваясь до ее пухлых алых губ и раздвигая их кончиком пальца. – Об этом говорят ваши красные губы, похожие на спелые и сочные вишенки… Перед ними невозможно устоять…

Под кожей у Антонии забегали крохотные пузырьки, она сжала пальцы и стиснула колени, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок и свалится со стула на пол, прямо к ногам этого соблазнителя, затуманившего ей рассудок сладкими речами и бархатистыми прикосновениями.

Ремингтон удовлетворенно улыбнулся, сжал ладонями ее щеки и произнес:

– Должен признаться вам, Антония, однако, что кое-что в вас остается для меня загадкой. Это ваши необыкновенные глаза. Что нужно есть, чтобы они обрели такой чудесный голубой цвет? Яйца малиновки? Толченые сапфиры? Кусочки утреннего неба? Очевидно, это нечто особенное и экзотическое, потому что таких, как у вас, глаз я раньше не видел.

Его дыхание согревало ее губы, лицо обрело умиленно-мечтательное выражение. Антония продолжала молчать, и он добавил:

– Раз отвечать вы не желаете, я попытаюсь это угадать по вкусу ваших губ.

У нее захватило дух и екнуло сердце. Мгновения, за которые он дотянулся ртом до ее губ, ей показались вечностью. Однако уклониться от поцелуя она даже не пыталась. Жар его сладких уст моментально растопил ее душу, она запрокинула голову и страстно ответила на его лобзания. Ощущения, которые при этом она испытала, были сродни тем, что испытывает человек, погружаясь нагишом в горячую ванну в холодный осенний вечер. Вся кожа словно воспламенилась, но это пламя не обжигало, а лишь согревало, вселяя в сердце чистую радость. Она обняла его одной рукой за плечи и затрепетала от растекающегося по телу удовольствия.

От него пахло сандалом и мужским естеством, ладонь чувствовала приятную твердость мускулов, губы – пряный привкус мяты. Он порывисто прижал ее к своей груди и едва ли не укусил ее губы. Издав грудной стон, Антония дала волю всей скопившейся в ней темной страсти и выгнулась дугой, стремясь прильнуть к нему как можно плотнее. По всему ее телу пробежала сладостная дрожь, на щеках заалел румянец.

Слегка отстранившись, граф стал водить кончиком языка по ее влажным и горячим губам, пробуждая в ней и нежность, и вожделение. Никогда прежде ей еще не доводилось ощущать такой восторг во время поцелуя. Казалось, что во рту у нее порхает волшебная бабочка. Язык Ремингтона проник еще глубже, его губы снова слились с ее губами. Голова Антонии затуманилась.

Ремингтон усадил ее к себе на колени, она ахнула, почувствовав его твердеющее мужское естество, и нетерпеливо заерзала на нем, уже не в силах совладать с желанием ощутить его в себе. Он стал гладить ее по спине, бокам и грудям, и она была уже готова кинуться в омут безумства, как вдруг в дверях послышался дребезжащий старческий голос.

– Прошу прощения, мадам, но к вам пожаловала с визитом дама, – сказал дворецкий Хоскинс. – Спрашивает его сиятельство.

Антония перескочила с бедер графа на стул и потупила взгляд, шумно дыша и оцепенев от ужаса. Ремингтон тряхнул головой, поправил галстук и наморщил лоб, пытаясь осмыслить слова дворецкого. Когда же ему это наконец удалось, он побагровел от гнева и воскликнул:

– Дама, говорите? И как она выглядит?

На щеках его играли желваки, на виске пульсировала голубая жилка, под носом выступила испарина. Охватившие его недобрые предчувствия стремительно усиливались.

– Высокая, видная дама с впечатляющим бюстом, сэр! – пожав плечами, сказал дворецкий. – В широкополой шляпе с длинными лентами, вся в перьях, кружевах и рюшах, словно манекен из витрины галантерейного магазина.

Хоскинс махнул рукой, повернулся и удалился, бормоча себе под нос:

– Ну и влип, однако, этот бедолага! Не хотел бы я очутиться на его месте…

Глава 8

Направляясь решительным шагом из столовой в холл, граф Ландон кипел от возмущения. Только одна знакомая ему особа женского пола соответствовала данному дворецким описанию, и к внезапной встрече с ней в этом доме Ремингтон абсолютно не был готов. Скверное предчувствие его не обмануло: в холле действительно стояла хорошо известная ему высокая стройная молодая дама в узорчатом шелковом наряде, экстравагантной шляпе и пышной горжетке. В одной руке она держала газету, в другой – изящный зонт. Увидев Ремингтона, она взмахнула газетой и воскликнула:

– Я так и предполагала! Ты здесь, жалкий притворщик и гнусный обманщик!

– Но как ты здесь очутилась? – громоподобным голосом осведомился он, подходя к ней. – Что тебе нужно?

Его потемневшие от гнева глаза сверкнули.

– Этот вопрос я хотела бы задать тебе, Ремингтон Карр! – звенящим от возмущения голосом произнесла она.

Звук ее голоса лишь чудом не вызвал отслоение краски со стен зала. У графа зашумело в ушах. Он покосился на Пруденс и Поллианну Куимбиз, застывших в испуге под лестницей, схватил нарушительницу тишины и покоя в этом доме за руку и увлек ее в гостиную.

– Сядь и успокойся! – приказал он, подведя ее к одной из кушеток, и поспешно затворил двери.

Однако дама присаживаться и успокаиваться не собиралась. Скривив губы, густо накрашенные красной помадой, в гримасе негодования, она вскричала:

– Три дня кряду я отправляла тебе записки с посыльными! Но ты не удосужился мне ответить, бесчувственный монстр и бессовестный развратник! И вот сегодня утром я узнала из газеты, что ты обосновался в доме вдовы Пакстон, где разгуливаешь в ее корсете и вытворяешь совершенно недопустимые номера. Какого дьявола ты вдруг превратился в служанку? Что за блажь пришла тебе в голову, Ремингтон? Над тобой уже смеется весь Лондон!

– Это не твое дело, Хиллари! – рявкнул граф.

– Я не потерплю такого сумасбродства! – вскрикнула дама, гневно топнув ногой. – Тебе не удастся легко от меня отделаться, мерзавец! Я не допущу такого обращения с собой, подлый извращенец! Да как ты посмел, ничтожный эгоист, отдаться в распоряжение вдовы Пакстон и мыть в ее доме полы в то самое время, когда я еще не совсем оправилась от болезни? Разве трудно было выкроить жалкие полчаса, чтобы меня навестить? – Она прижала руку в перчатке к виску и негодующе хмыкнула. – Тебе ведь известно, что врач рекомендовал мне продолжить лечение на курорте Брайтон. Но ты до сих пор не удосужился выписать мне чек на эту поездку, хотя обязан был это сделать еще две недели назад! Ты ведешь себя совершенно бессовестно!

– Черта с два! – в сердцах вскричал Ремингтон. – Я поступил так осознанно, потому что устал опекать тебя, Хиллари! Четыре года я терпел твои выходки, но твой дебош в клубе «Уайтс» переполнил чашу моего терпения. Разве я не говорил тебе после этого, что умываю руки и снимаю с себя всякую ответственность? Но ты, как я вижу, не успокоилась и решила закатить мне новый публичный скандал. – Он шагнул к ней с таким угрожающим видом, что она в испуге попятилась и уселась на диван. – Да как ты посмела ворваться сюда, словно злобная гарпия, и разговаривать со мной на повышенных тонах? Рекомендую наконец понять, что далеко не все тебе позволено. Довольно! Я уже сыт тобой по горло. Прощай!