Любовница на двоих - Юлия Шилова

— Какой адрес? — в забытьи спросила я.

— Ну твой, российский.

— Ах, российский…

Перед моими глазами все поплыло, но я взяла себя в руки и на тетрадном листке и непроизвольно написала давно заученный адрес: «Город Москва. Улица Академика Скрябина.

Галина прочитала и внимательно посмотрела на меня:

— Это чей адрес?

— Папки.

— Какого папки?

Нашего. Не могла же Динка появиться на свет от воздуха. У нас есть папка. Он живет на улице Академика Скрябина.

— А ты уверена, что он там живет?

— Не совсем. Может, его убили. Может, его уже нет в живых…

— Он у вас бандит, что ли? С чего его могут убить? Чем он занимается?

— Не знаю, — произнесла я обреченно.

— Как это не знаешь?

— Не знаю и все.

— Хорошенькое дело! Не знаешь, от кого рожаешь!

— Я от него не рожала. Он наш названый папка.

— Я тоже могу быть вашим названым папкой, — ревниво сказала Галина.

— Папка у нас один, — отрезала я. — Господи, я ведь ничего про него не знаю. Ничего Может, его и в самом деле в живых нет. Мы бы с Динкой хоть к нему на могилу сходили.

— Ты напиши еще какой-нибудь адрес. А то мне кажется, что этот адрес какой-то неопределенный.

— Неопределенный? Да, конечно…

Я выхватила у Галины листок и написала подмосковный адрес своей матери.

— Вот тут моя мама живет.

— Она знает, что ты уехала в Америку продавать своего ребенка?

— Знает.

— И как она на это отреагировала?

— А как она могла отреагировать? Плохо, конечно. Что было делать? Наш поселок вообще вымирает. У нас все предприятия позакрывали, люди заработную плату годами не видят. Здоровые мужики спиваются оттого, что не могут прокормить свои семьи. Дети шоколадку только по великим праздникам получают, а баночка с пепси-колой им во сне снится… Каждый второй ребенок недоразвит или болеет. Что могла сказать моя мать?! Она с утра до ночи пашет, а в день рождения даже торт не может себе позволить купить. Молодежь вся наркоманит, потому что ею никто заниматься не хочет. Учиться смысла нет, все равно работы потом не найдешь.

Галина взяла меня за руку и улыбнулась сквозь слезы:

— Извини. Если ваш папка погиб, я обязательно помогу поставить ребенка на ноги. Ведь вы же мне родные. И ты, Динка. Слышишь?! У меня в Москве есть квартира, да и деньги будут.

Проснулась малышка и потребовала есть. Мы с Галиной тупо уставились друг на друга.

— У нас ничего нет, — сказала я и тихонько всхлипнула.

— Попробуй что-нибудь выцедить из груди.

— Да пусто там!

— Но ты попробуй.

Я взяла малышку на руки и надавила на свою грудь. Из посиневшего соска не появилось ни капли. Динуля нервничала и больно кусала сосок своими деснами.

— Нет молока, — обреченно пробормотала я. — Сделай хотя бы кипяченой воды.

Галина бросилась на кухню и налила бутылочку теплой кипяченой воды. Взяв бутылочку, я сунула ее Динульке в рот и зашептала:

— Пей, доченька. Попей, — и с мольбой посмотрела на Галину.

— Надо что-то делать. Она же не может наесться водой.

— У нас только один выход, о котором ты знаешь, — сказала она.

Я поняла, что у меня в самом деле нет другого выхода.

Глава 15

Дальше все происходящее напоминало дур ной сон. Попив водички, малышка успокоилась и внимательно смотрела на меня, будто чувствовала, что мы скоро расстанемся. Она словно старалась меня запомнить, чтобы потом, спустя годы, вспомнить ту непутевую женщину, которая произвела ее на свет. Пока Галина собирала детские вещи в спортивную сумку, я смотрела на свое дитя и плакала. Слезы капали ей на личико. Она морщилась, но все же не издавала ни звука, понимала, что сейчас нужно вести себя тихо. Я ласково гладила ее маленькую щечку и боялась даже представить себе страшные муки ожидания встречи с ней. Глядя на свою кроху, я понимала, что мое сердце отныне принадлежит только этому существу и никому больше.

Жизнь, которой я жила до рождения своей дочери, казалась пустой и бессмысленной. А теперь… Теперь я попала в волшебное царство ребенка. Изменились даже мои сны. Мне снились персонажи сказок, все было ярким, солнечным. И мой новый мир был создан этим маленьким сердечком… Безграничная любовь переполняла меня, я узнала новое чувство — чувство ответственности за другую судьбу.

— Прости меня. Если можешь, прости, — словно в бреду не переставала шептать я и каждую секунду целовала свою дочурку. — Прости. Господи, прости…

— Да что ты так убиваешься? — возмутилась Галина. — Вы же увидитесь ровно через две недели.

— Увидимся?!

— Конечно!

— Две недели — так долго…

— Это тебе только кажется. На самом деле они пролетят так, что ты и глазом не успеешь моргнуть.

Подняв голову, я посмотрела на Галину и запричитала:

— Галенька, миленькая моя, а может, мы сдадим этот билет и я поживу у этой эмигрантки вместе дочерью, пока Дине не сделают документы? Может, я вместе с ней полечу?

— Нет, — сухо отрезала Галина.

— Но почему?

Потому, что это очень опасно. Потому, что в целях твоей же безопасности сначала надо будет вылететь тебе, а затем Динке. Доверься мне. Ты понимаешь, что за тобой и твоей дочерью охотится мафия?! Ты хоть это понимаешь?! Нужно выбираться поодиночке, и так, чтобы никто не догадался. Ты должна будешь переодеться, надеть парик.

Галина достала из шкафа пакет и высыпала его содержимое на пол. Какой-то смешной, кудрявый парик, незамысловатая одежда…

— Зачем все это?

— Затем, чтобы тебя не узнали. Они могут следить за московскими рейсами. Их внимание будут привлекать все одинокие женщины с грудными детьми. Твоя персона не должна никого заинтересовать.

Передав Динульку на руки Галине, я быстро переоделась и натянула парик. Затем подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Да уж, в этом парике меня не узнает ни собственная дочь, ни родная мать.

— Галина, но ведь на фотографии загранпаспорта я совсем другая!

— Ну и что? На фотографиях мы все другие. Я так вообще пол поменяла. Все течет и все изменяется.

Как только я подошла к дочери, она горько заплакала. Видимо, моя новая внешность совсем не понравилась ей.

— Успокой ребенка. Она должна уснуть. А я поищу на кухне корзину, — сказала Галина.

— Какую корзину?

Обыкновенную — плетеную. Не пойдем же мы по улице с ребенком на руках. Положим ее в корзину на мягкое полотенчико, накроем марлечкой. Никто и не догадается. Самое главное, чтобы она не плакала.