Следы неизвестного - Софья Дубинская

— Ошейников, ответьте на тот же вопрос.

— Какая посылка? — поспешно переспросил Ошейников. — Ничего не знаю. — И, взяв себя в руки, попытался острить: — Посылки только принимал. Из зоны, гражданин начальник, их не шлют…

Сысоев, однако, видел, что Ошейников не спускает настороженных глаз с напарника. Тот смотрел в стол.

Вскоре, сказав ритуальные завершающие фразы в микрофон и щелкнув клавишей магнитофона, Сысоев прекратил очную ставку и дал обвиняемым прочесть их ответы и подписаться под ними.

Оставшись один, немедленно набрал номер Голубицкого:

— Михаил Константинович, хотите послушать одну очень интересную пленку?

Через две минуты Голубицкий был в кабинете.

Перекрутив катушки магнитофона, Сысоев нашел нужное место и прибавил звук.

— …Загреб всю монету, а на меня бочку катишь? Где твоя посылка?.. — раздался в кабинете голос задыхающегося от бешенства Яковлева.

Сысоев пощелкал клавишами и воспроизвел фразы снова. Потом выключил магнитофон.

— Ну как?.. Показания о посылке ни тот, ни другой не дали. Придется самим искать. Причем сразу надо по копиям квитанций, где значатся фамилия и адрес получателя. Если уж он догадался упаковать деньги в посылку, то изменить фамилию отправителя тоже мог догадаться… И — сроки, Михаил Константинович, сроки!.. Понимаю — нелегко, но сроки жмут…

Посылку, вернее документы на нее, нашли через день. Некий Иван Петрович Царев отправил почти пятикилограммовый ящик уже небезызвестному Владимиру Николаевичу Ошейникову. Но не в город Таллин, как мог предполагать Сысоев, а на главпочтамт в Одессу. Корешок посылочного бланка следователь, взяв образцы почерка у Ошейникова и Яковлева, направил на графическую экспертизу. За посылкой в Одессу был командирован Чернов.

Прошло еще четыре дня, и в Мурманск вернулось самое ценное почтовое отправление, какое когда-либо пересылали заполярные связисты. Семь с половиной тысяч рублей, завернутые — для веса — вместе с двумя половинками кирпича в старое тряпье, прибыли в полной сохранности.

В отделе все ходили именинниками. А Сысоев нервничал: экспертиза задерживала ответ. Между тем предстояло провести еще несколько допросов по вновь открывшимся обстоятельствам, заново, детализируя действия каждого, предъявить обвинения, написать обвинительное заключение, оформить как следует дело — и все это за три дня.

Он успел бы все это сделать. Пришел ответ экспертов: да, посылочный бланк заполнен рукой Ошейникова. Преступник, прижатый уликами, сознался. Новые постановления о привлечении в качестве обвиняемых тоже были написаны вовремя…

Всю обедню испортил Яковлев. Когда он прочитал:

«…Деньги Ошейниковым были в посылочном ящике отправлены в Одессу, где Ошейников впоследствии собирался поделить их с Яковлевым, чтобы продолжить паразитический образ жизни… —

то категорически заявил:

— В Одессу я не собирался ехать.

Ошейников, опасаясь, видимо, еще более ухудшить свое положение, твердил противоположное: договорились встретиться в Одессе и там разделить деньги с вычетом долга.

На очной ставке, где дело опять чуть не до драки дошло, ничего нового выяснить не удалось. Следователь верил Яковлеву.

Но суду, Сысоев знал, нужны были не догадки, а доказательства, четко определяющие степень вины каждого преступника.

— Продлевать срок? — удивился Блоков, когда Сысоев пришел к нему. — Да ты что, Сергей Аверьянович! Преступление расследовано тщательно. Действия каждого преступника определены и при подготовке, и в момент совершения преступления. Деньги найдены. Ущерб возмещен. Какие у тебя еще сомнения?

— У меня нет достаточных доказательств, определяющих степень вины каждого.

— А знаешь, сколько у нас продлений?

— Но я не могу, Алексей Матвеевич, по этой причине передавать в суд недостаточно полно расследованное дело!

— Он не может!.. Ну ладно, — понизил голос Блоков. — Сергей Аверьянович, ты же не считаешь, что у нас судят слепые и глупые люди. Неужели ты думаешь, что они не поймут? Ошейников уже дважды сидел — раз. Он подбивал Яковлева ограбить «Рубин», что у тебя доказано, — два. Он фактически забрал все похищенные ценности, отягощая свою вину, — три. Этого за глаза хватит, чтобы суд определил ему более жесткое наказание!

— Алексей Матвеевич, я убежден, что Ошейников заслуживает и получит более тяжкое наказание, хотя для этого и не собрана еще часть доказательств. Но я думаю еще, что Яковлев-то заслуживает значительно меньшего срока! Ведь не такой он закоренелый преступник! А в этой части дело аргументировано совсем плохо. Нужно исследовать период вовлечения Яковлева в преступную деятельность.

— Вообще-то, Сергей Аверьянович, у нас тут не научно-исследовательский институт, а следственный отдел… Ну хорошо, пойдем к Ломтеву. Иди готовь письмо прокурору.

Нелегкий это труд — самому себя сечь. Нещадно. По самым стыдным местам… Примерно такие ощущения были у Сысоева, когда он составлял письмо. И все-таки упрямо тыкал пальцами в свой старенький «Прогресс», который одно за другим вышлепывал слова о его, сысоевских, недоработках. Письмо получилось убедительным…

Ломтев выслушал доклад, как обычно — не перебивая. Долго листал дело. Прочитал письмо.

— Да, Сергей Аверьянович… С вашим-то опытом… Неужели за два месяца вы не могли как следует изучить личности обвиняемых…

— Наказывайте, товарищ полковник, но срок продлевать надо.

— Сам вижу, что надо… С чего предполагаете начать?

— Прошу разрешения поехать в командировку в Медный-1. Надо проследить примерно полугодовой период в жизни Яковлева до момента преступления. Учился неплохо. На учете в милиции не состоял. А потом произошел какой-то срыв… Непонятно, почему бросил работу. Надо проверить производственную характеристику. Сами знаете: пустят иногда мальчишку по воле волн, а потом пишут нам: норм не выполнял, прогуливал и прочее.

— Взаимоотношения Яковлева и Ошейникова, — продолжал Сысоев, — тоже требуют исследования. Например, на последнем допросе Яковлев сказал, что его «друг» принес книгу «Уголовное право. Часть особенная» и показал страницу со статьей сто сорок пятой: вот, мол, больше семи лет не дадут. А сам, судя по его поведению, знал о девяносто третьей — прим… Козодоева упоминала, что Ошейников часто хвастал своими прошлыми «делами», которые якобы всегда кончались удачей, так что картежный долг был не единственной формой давления. Но все это еще предстоит доказать.

— Что ж, — Ломтев подписал письмо, — идите теперь к надзирающему прокурору…