Боевая машина любви - Александр Зорич

Если изо всех сил наподдать лошади по бокам, если пробудить в смурном животном пылкий норов грютского скакуна и швырнуть его вперед, то есть шансы покрыть эти несчастные сто саженей очень быстро.

Впереди – повозка, в ней наверняка есть люди.

Он плюхнется прямо к ним, внутрь их крытого уютного домика на колесах и заорет «Люди! На помощь! Вызовите Свод!»

Не станут же эти проклятущие злыдни в самом деле убивать его средь бела дня вместе с хозяевами повозки!?

Все-таки, порядки на главных трактах Варана (а они сейчас находятся явно на большаке) строгие, особенно после трехлетней давности событий в столице. Чуть что – налетает пара десятков дорожных смотрителей на взмыленных конях и учиняет допрос с пристрастием.

Тем более, к чужеземцам отношение втройне настороженное. Сбежит он от них, как пить дать сбежит и поделать похитители с ним ровным счетом ничего не смогут.

Задуманное удалось Ларафу с поразительной легкостью.

Его лошадь словно только того и ожидала, когда же ее бросят в галоп. Похитители понеслись вскачь за Ларафом, но шансов на поимку у них пожалуй что и не было.

Правда, оказавшись от повозки саженях в двадцати и приближаясь к ней быстрее собственных мыслей, Лараф наконец сообразил, что с его некогда искалеченной и плохо сросшейся ногой ловко перескочить с лошади в повозку ну никак не удастся. Однако в первый момент, успокоил он себя, будет достаточно и того, что он привлечет к себе внимание возницы. А там будет видно.

– Эге-гей! – закричал Лараф что было мочи и осознал, что мочи-то этой у него как раз совсем немного.

Он и в лучшие времена был не очень силен, а сейчас, похоже, вконец ослаб. В морозном, сухом воздухе его крик не разнесся боевым ревом меди, а жалко тренькнул, как лопнувшая струна каниойфаммы.

Пронеслись мимо сменные лошади и полотняный бок повозки – впритирку, на расстоянии вытянутой руки от Ларафа.

В поле бокового зрения Ларафа попало сверхбыстрое изменение, происшедшее с полотном – на ровном, светлом серо-зеленом фоне возникла рваная дыра-звезда, из которой одновременно с этим вырвалась длинная змея толщиной в две руки.

Испугаться Лараф все-таки успел, но это было единственным, на что ему хватило времени.

Сильный рывок упругой удавки, обвившей его торс, выхватил Ларафа из седла. Змея опоясала добычу и повлекла ее куда-то внутрь, бесцеремонно переворачивая вверх ногами.

Лараф с маху ударился коленом о деревянный передок повозки, ободрал шею о железный прут – стойку для полотняного «дома» – и обнаружил, что лежит на продолговатом деревянном предмете лицом вниз. Причем рот его плотно зажат чьей-то ладонью, в затылок уперлось нечто колкое, а над его левым ухом раздается женский полушепот со злым присвистом: «Проснулся, придурок? Это интересно. Еще раз вот так дернешься – и я тебя живьем спущу под ближайший мельничный жернов. Ты понял?»

Колючий предмет врезался Ларафу в затылок. Если б его рот не был зажат – заорал бы благим матом.

«Ты понял, спрашиваю?» – еще один удар.

Лараф, насколько мог, кивнул.

«А теперь заведи руки за спину», – потребовала женщина.

– Тебе очень повезло. Если бы от нас не отвязались топтуны Свода, твоя попытка к бегству закончилась бы большой дракой. Разумеется, мы перебили бы ваших рах-саваннов, как мух. Но тебя мы обязательно убили бы первым, потому что таким идиотам не место под сенью Тайа-Ароан. Кстати, тебе придется еще на совесть потрудиться, чтобы доказать мне обратное. Иначе через три дня я все-таки сдам тебя в мелкий помол мельникам Проклятой Земли Грем.

Зверда не улыбалась, не шутила, не впадала в истерики и не гневалась.

Все, что она говорила, сообщалось в высшей степени приятным, но лишенным подчеркнутой мягкости или зловещей слащавости голосом. Лараф поймал себя на том, что против своей воли верит каждому ее слову.

– А теперь ты, разумеется, хочешь узнать, кто же мы такие и зачем ты нам понадобился.

Лараф кивнул. Рот молодого чернокнижника не был завязан. Ему было позволено тихо разговаривать, но Зверда предупредила, что если Лараф начнет повышать голос, то барон Шоша откусит ему голову. В сторону барона Лараф старался не смотреть и решил без крайней необходимости вообще рта не раскрывать.

– Мы хотим, чтобы ты стал гнорром Свода Равновесия.

Орать «чего!?» или «как!?» Лараф не спешил. И даже, хоть сам и подивился собственной бесстрастности, в глубине души ощутил смутное шевеление. Ожидания оправдывались. Зверда продолжала:

– Мы не считаем, что такой урод, каким ты являешься в настоящее время, сможет успешно отправлять обязанности гнорра. Мы уверены, что ты не пройдешь Комнату Шепота и Дуновений. Но проходить испытания или отправлять обязанности гнорра долгое время тебе не придется. Мы временно переместим твое сознание в тело Лагхи. Гнорр, кстати, очень красив и его тело лишено гнусных недостатков, какими наделено твое. Твоя хромота растает, как сон. Все женщины столицы будут твоими. Любые другие наслаждения тоже. Ты пробудешь в теле гнорра месяц-другой, отдашь от своего лица – я имею в виду от лица Лагхи – пару распоряжений, и все. Больше от тебя ничего не требуется. После этого мы возвратим твое сознание в любое тело, на которое ты укажешь. Если захочешь – снова станешь Лоло-хромоножкой. А если нет – останешься гнорром.

Ларафа было трудно назвать умным человеком в широком смысле этого слова. Но деловой сметкой он обладал, вполне. Тонкие места предложенной сделки он подметил сразу же.

– Какие именно распоряжения я должен буду отдать?

– Полезные. Варан от них только выиграет. Ты скажешь Совету Шестидесяти, что согласен на союз с баронами Маш-Магарт, вот и все.

– Кто такие бароны Маш-Магарт? Вы, что ли?

– Ты догадлив.

– А где ручательства, что вы не убьете меня после того, как я перестану быть вам полезен?

– Ручательств никаких. Захотим – убьем. Скажу больше того: стоит пар-арценцам Свода разоблачить в Лагхе подменыша – и они тебя тоже убьют. Ты со всех сторон покойник.

Откровенностью Зверды Лараф был обезоружен. Некоторое время он молчал. Зверда улыбалась уголками губ.

– А почему я? – сообразил наконец Лараф. – Почему я? Вы что, сами не могли влезть в тело Лагхи?

– Ты сам вызвался.

– Я сам!?

– Тиш-ше… Разве не ты свершил бездарную Большую Работу ради того, чтобы исполнилось твое самое заветное желание? Разве не ты жаждал любви и власти, причем в нечеловеческих дозах?

– Я.

– Ну вот. Тебе еще повезло, что я услышала твою книгу из самого Пиннарина. Ты сделал уйму ошибок. Без моего вмешательства за тобой скорее всего явились бы одни наши далекие родственники…

Шоша тихонько зашипел. Лараф вздрогнул. «Далекие родственники» Зверда произнесла с удивительно знакомой интонацией. Лараф вспомнил: так говорили у них в семье о «людях из крепости». Ужас и почтение, смазанные стремлением произнести эти слова как можно более обыденно, небрежно.

– …И уж тогда, поверь, ты позабыл бы о Большой Работе навсегда. Твое тело только пускало бы слюни и пугалось собственной тени. А на похищенном семени твоей души был бы настоян яд для какого-нибудь далекого и несчастного мира.

Шоша шикнул громче. Зверда вернулась к главному:

– То, что ты подружился с книгой – хорошо. Именно поэтому я взяла тебя под свое покровительство. И именно поэтому я уверена, что тебе удастся овладеть телом Лагхи.

«Есть еще один вопрос, – подумал Лараф. – Если я действительно стану гнорром и если мне понравится его тело, то почему бы мне не уничтожить вас, шилоловы покровители, до того, как вы соберетесь прикончить меня?»

Вопрос этот Лараф решил оставить до времени при себе.

– У меня нет выбора, – произнес он вслух. – Я согласен.

Зверда и громадная уродливая черепаха с кустистыми костяными наростами на морде переглянулись.

После того, как Зверда и Шоша отправились в Старый Ордос за прахом своих предков, Лагха поначалу почувствовал облегчение. Но уже вечером на гнорра накатило.

Обнаженное женское тело застило гнорру взор, то проступая сквозь мраморную колонну на внутреннем дворике «Дикой утки», то сплетаясь из серых стеблей виноградной лозы, пересекавших стеклянный короб веранды в правом крыле.

Это тело, все – желанное, все – устремленное ввысь, гибкое, как аютский лук, принадлежало отнюдь не Овель и отнюдь не Сайле. Не было оно и идеализированным воплощением Великого Женского, о котором учили мудрецы. Это была Зверда во всей своей зримой единичности и неповторимости.

Малоприметный белесый шрам на левом бедре – почти симметричный тому, который находился у Лагхи на правом – был столь же отчетливо различим на березовой столешнице, как и тени длинных, не по-женски развитых в суставах пальцев Зверды, взбежавшие к потолку по прихоти пламени и ветра.

В тот вечер Лагха впервые за год счел за лучшее напиться до полного бесчувствия. Присев на край кровати и подрагивая в легком ознобе, он опрокинул три стакана сельха подряд.