Его последние дни - Рагим Эльдар оглы Джафаров

не угадать. Живот? Спасут. Значит, нужно резать горло, артерии. Умрет от кровопотери, не успеют спасти.

Он представил, как заходит в спальню, как прислоняет нож к горлу отца. Сразу резать или что-то сказать? Но что? Посмотреть, что он сделает, когда осознает, что сила больше не у него? Что он скажет, когда увидит нож? Как будет изворачиваться? Нет, не будет. Вряд ли он боится смерти. Он еще и посмеется. И если Андрей потом его не убьет — будет еще хуже. Значит, нужно резать молча, поговорить не получится. Он все равно ничего не поймет. Потом нужно резать себя, до приезда милиции. Пусть все закончится. Кто-то должен убить это чудовище. Кто-то должен.

Андрей взялся за ручку и стал медленно опускать ее, чтобы открыть дверь, но остановился. Он только сейчас понял, что там еще и мама. И что она сделает? Она ведь любит отца почему-то. Будет спасать его? Или поймет Андрея? Поймет, что он и ее освободил? Взял все на себя. Андрей покачал головой. Нет, она не поймет, не оценит. Будет плакать, наверное.

Он медленно вернул ручку двери в прежнее положение. Пора идти спать. Может, утром отец ничего не вспомнит, уйдет на работу? Может, все как-то наладится?

Я пришел в себя, потому, что перестал разбирать, что печатаю. Глаза наполнили слезы. Они же бежали по щекам, капали на колени. Я вытер их сгибом локтя и вернулся к тексту. Сейчас нельзя останавливаться, иначе будет очень плохо. Только не останавливаться!

Андрей опомнился от воспоминаний, его потряхивало от злобы. Он скрипел зубами, понимая, что никогда себе этого не простит. Не простит слабости, которую допустил той ночью. Не закончил начатое. Даже если бы он потом не покончил с собой и попал в тюрьму — он бы уже вышел. Мать рано или поздно поняла бы его и простила. Она сама страдала от отца не меньше него. Она бы поняла.

Андрей снова заскрипел зубами, сдерживая клокочущую ярость. Нужно писать. Архан, что же Архан делал в этой ситуации? Неужели тут возможен хоть какой-то другой взгляд? Неужели тут есть его личная ответственность?

Отец стукнул Архана дневником по голове, и он пришел в себя. Вынырнул из глубины собственного разума. Посмотрел на отца с сочувствием. Ему тяжело, он пытается что-то донести, но видит, как сын тонет в глубине собственных грез. И это злит. Казалось бы, вот он тут, стоит перед ним, но поговорить невозможно.

Архан снова ушел в себя, на этот раз сознательно. Что можешь ты сделать со мной, как бы спрашивал он, что можешь ты своей физической силой против моей воли? Когда-нибудь ты поймешь источник своего страха, но не сейчас.

— В литературный?! Хорошо, значит, будем готовиться!

Отец отшвырнул дневник, повернулся к книжному шкафу и достал с полки первую попавшуюся книгу. Толстый том сочинений Пушкина. Удар таким кирпичом по голове оказался куда более ощутимым. Архан на секунду почувствовал злость, но тут же успокоил себя. Злиться — подарить контроль и ответственность отцу. Архан способен пройти это испытание.

— Они там в приемной комиссии охуеют! Ты всю классику наизусть будешь знать! Я тебе обещаю. Всю! — Отец еще раз ударил Архана по голове книгой. — К утру чтобы выучил, понятно?

— Да.

— Наизусть, понял?

— Да. — Архан, мысленно улыбнулся.

Похоже, отцу придется и самому стать знатоком творчества Пушкина. Может быть, хотя бы так искусство проникнет в его душу. Но в целом действительно неплохо знать Пушкина, если он собирается писать на русском языке. Это логично.

— Не выучишь — будешь учить в упоре лежа, понятно?

— Да.

— Утром приду, проверю. Литературный… — Отец сморщился, чувствуя собственное бессилие. — Пушкин хуев!

Архан смотрел на отца с разочарованием и болью. Собственные слабость и бессилие, которые тот не способен принять, выворачивают его наизнанку, превращают в глупое животное.

— Утром приду, проверю. Понятно тебе?!

— Да.

Архан сел на кровать и почувствовал, что плачет. Это слезы скорби и сожаления. Он открыл книгу и принялся читать первый попавшийся стих.

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился, —

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Архан перечитал стихотворение раз тридцать, но каждый раз чувствовал, что от него ускользает суть. Нет, он, конечно, понимал смысл, понимал сюжет, но вот что-то ускользало.

Он вышел из своей комнаты. В гостиной темно, никого нет. Все спят. Архан пошел на кухню, открыл ящик и достал нож. Тот самый нож, который любил точить, погружаясь в свои мысли. Как бы медитируя.

Архан тихо прошел через гостиную и остановился у двери родительской спальни. Приложил ухо к стеклу, прислушался. Тихо.

Архан взялся за ручку двери и вдруг понял, что происходит. Только сейчас он сообразил, что собирался сделать. Но что за наваждение заставило его желать смерти отцу? Да, он жесток, но эта жестокость происходит от боли и слабости. Так почему Архан взял нож?

Он отошел от двери и сел на диван, пытаясь понять, что заставило его так поступить. Он увидел слабость отца, и это послужило достаточной причиной для убийства? Разочарование — это связь с реальностью.

Неужели, почувствовав свою силу, Архан решил тут же ее применить? Чем же он тогда отличается от отца? Где его сострадание? Он вдруг понял, что впервые заглянул в глаза чудовищу. И это чудовище живет в нем. Оно скрывалось все эти годы, выжидая подходящего момента, и вот он настал.

Чудовище чуть-чуть подтолкнуло его, и он, оставив всякую человечность, стоит у спальни своего отца с ножом в руке. И дело не в отце, смерть — это неизбежно, но вот на какой путь он едва не обрек самого себя?

Архан вдруг понял, что мысленно прокручивает стихотворение, суть которого ускользала от него недавно. Он, судя по всему, выучил его наизусть, и на этот раз текст будто бы прошел сквозь него, оставляя внутри боль.

Больно всем. Но единственный способ избавиться от боли — не отворачиваться от нее. Даже любовь причиняет боль.