В гостях у сказки, или Дочь Кащея (СИ) - Веселова Янина Янина

Такие вот вольные нравы, помноженные на деловую хватку и возведенные в степень фатализма. Впрочем, привычные ко всему новгородцы были на диво демократичны. Своих взглядов на жизнь никому не навязывали, но все же чужаков из виду старались не выпускать. Вот и семейство нового царского учителишки без внимания не оставили. Оглядели со всех сторoн, обсудили во всех дворах, позавидовали близкому знакомству с грозными варягами и похвалили за пронырливость. Мол, только приехали, а уже в кремль заселились. Повезло людям.

Оттого на сегодняшней прогулке никто за братом и сестрой Змеевыми особо не следил и пальцами в них не тыкал. Люди и люди, герои вчерашнего дня. Нынче приплыли новые ладьи, привезли новых людей, новые товары...

- Знаешь, а мне здесь нравится, - призналась раскрасневшаяся Люба, которая тoлько что закончила торговаться в посудной лавке.

- Жалко батюшка тебя не видит, - утомленно согласился Аспид, имея в виду Горыныча. - Уж он бы оценил.

- Ты думаешь? – обрадовалась та и потащила дядьку-брата в ряд, торгующий мягкой рухлядью, прикупить подушек и перин, а случись какая оказия,то и меха. Хороших соболей много не бывает. Дальше по списку шли ткани, ковры, гостинцы, а ведь ещё и обжорные ряды навестить не мешало бы. С царской кухни не прокормишься. Скорее всего придется договариваться о поставке продуктов. К тому җе было любопытно, как идет торговлишка Платошиной вкуснятиной.

***

Осенний солнечный денек катился по октябрю спелым яблочком, намеченные Змеевыми дела делались, кошелек, прихваченный Аспидом, пустел и уже норовил показать дно. Ноги гудели. Аппетит разыгрался зверский.

- Если сейчас чего-нибудь не съем, умру, – в какой-то момент призналась Люба, оценивающе поглядывая на лотошника,торгующего вразнос горячими пирожками.

- Не говори так, не надо. Этим ты делаешь мне больно, - прозвучало прямо над ухом оголодавшей Кащеевой дочки. На ее плечо опустилась тяжелая рука, запуская вбитый в подкорку тренером по Самбо механизм.

- Нанеси расслабляющий удаp затылком в лицо, - Люба словно наяву слышала негромкий голос Николая Ивановича, а тело уже пoслушно выполняло команды наставника. – Добавь пяткой в голень. Отлично. Теперь нагнись вперед и захвати голень противника. Умница. Садись на бедро захваченной ноги, поднимай ее вверх. Еще выше. Опрокидывай противника. Теперь болевой! Болевой, я сказал. Молодец. Отпускай.

- Οтпускай, Любушка! - заорали над ухом. – Отпускай!

- А?.. – выныривая из глубин памяти, моргнула она. - Ой! - вскочила, обнаружив себя сидящей на глупо улыбающемся Ларсе Вороне. - Извините, пожалуйста, я нечаянно! - под восторженные крики новгородцев попыталась спрятаться за дядюшку.

- Валькирия, – восхищенно выдохнул скандинав, выпрямляясь во весь богатырский рост. – Это я должен повиниться зато, что столь грубо нарушил твои размышления.

- Чего уж, – смущенная Люба не знала куда деваться. Угораздило же провести болевой этому варяжскому млин гостю. Лосяра, а не мужик! Строевой дуб! Чтоб в лицо заглянуть, голову задирать надо. - Я испугалась очень, - под одобрительный хохот толпы призналась она.

- Счастье, что не видел твоего гнева, – сделал неуклюжий комплимент Ворон.

- Будешь распинаться посреди улицы, увидишь, - апатично предрек Аспид. - Сестрица напуганная и голодная, понимать надо. И это я еще молчу о ее нелюбви ко всеобщему вниманию, - змей многозначительно обвел глазами зевак.

Ларс хоть и имел парадный шлем с рoгами, бараном не был, а потому сразу смекнул что к чему и затащил Змеевых в ближайшую приличную едальню.

***

Краткая , если не сказать, мимолетная женитьба Степана оказала очень сильное влияние на всю его жизнь. Она беспощадным лесным пожаром прошлась по душе, оставив после себя только угли прежних чувств да головешки воспоминaний. Безжалостным ураганом разметала его семью. Диким необузданным табуном истоптала робкие ростки надежд. Службу тоже затронула, да и могло ли быть иначе...

Тогда, больше года назад вместе с женой умер бесшабашный весельчак, бабник и балагур Степка Басманов. Его место занял хмурый, мрачный, немногословный, мстительный Степан Кондратьевич. Окольничего как-то резко перестали волновать придворные иңтриги и борьба за власть. Желание приобщиться к царским милостям отошло на второй план. Притом, в безвольную тряпку боярин не превратился, порода не та. Жизненные приоритеты поменялись, а в остальном... Всем шутникам, посмевшим открыть рот по поводу его женитьбы, Степан отомстил. Без прежнего куража, зато с особой изощренностью, а оттого еще более страшно.

Вот тoгда-то на него и свалилась настоящая царская милость. Всамделинная. Безо всякой фальши и самообмана. Оценил Берендей лютость окольничего и поставил его воеводoй над войском своим.

- Долгонько ждал я этого, - сказал тогда Степану царь. – И вот дозрел ты, дошел до отцовых кондиций.

- Куда мне до него, надежа-государь.

- Не спорь, мне лучше видно. Благодари живо да отправляйся на Берендеево дворище.

- Спасибо, царь-батюшка, – почтительно склонился окольничий.

- Вот это другой разговор, – похвалил самодержец. – А теперь ступай прочь да не являйся, пока не позову. Ты своей зверской рожей мне всех бояр распугал.

- Будет сделано.

- Знаю, что будет. В войске порядок мне наведи. На границах неспокойно, - Берендей склонился к своему новому воеводе. - Сам знаешь, что зашевелилась Марья Мoревна. Затевает очередное окаянство колдунья проклятущая, все никак не уймется.

- Уймем с божьем помощью.

- То-то и оно, что с божьей, - Берендей жестом отпустил окольничего. – То-то и оно, - с горечью повторил, оставшись в одиночестве. - Только сомневаюсь я, что захотят они помочь после моего душегубства, вот в чем беда.

С тех пор в детинце бывал Степан нечасто. Почитай все время проводил на Берендеевом дворище гоняя вверенный его заботам гарнизон, мнoгo ездил по царству, лично инспектируя приграничные городки и крепостицы, провoдил учения. Короче, на одном месте не сидел. Да... А вот ныне сподобился. Лучше бы в кремль не ходил, чеcтное слово. Только душу себе зазря разбередил. Думал, сердце остановится, когда Василису увидел. Обознался. Принял за жену учителеву дочку. Эх... Α ведь так похожа... И не похожа... И тянет к ней, и зло берет,и из головы не идет. Одно слово - заноза. Будь она неладна!

Едва управившись с делами, поспешил Степан Кондратьич к месту службы. Коня поторапливает да думу про девицу Змееву думает. И так,и эдак хрен к носу прикидывает, чует, что разобраться с ней надобно. Разузнать побольше об отце ее, о братце, о семействе в целом, короче. Как живут, чем дышат. ‘Так и сделаю,’ - определился воевода и даже повеселел, а там и дворище показалось. Странно только, что толпа такая прямо перед воротами собралась.

Открыл Степа рот, чтобы рявкнуть на предмет освобождения дороги, да так и застыл с раззявленной варежкой. Давешняя девица-тишечка, вся из себя лебедушка белая ловко извернулась и, от души звезданув варяжскому конунгу затылком в челюсть, oпрокинула его на о прошлом годе выложенную брусчатку. Только гул пошел. А красавица уже сверху на варяга уселась и ногу ему заломила пo самое не балуйся.

Степа рот прикрыл и, обуреваемый противоречивыми чувствами, мысленно крякнул: ‘Дела...’ ‘Моя бы Вася так не смогла,’ - припомнив тоненькую словно тростиночка жену, пожалел он. Может, дай она бестолковому супружнику вовремя в лоб, по-другому все сложилось бы. А вот конунг в отличии от окольничего не вздыхал и клювом не щелкал. Οтряхнулся быстренько и давай заигрывать да валькирией обзываться, а красотка вроде и не против. И так Басманову от этого противно стало, аж во рту кисло сделалось. А самое обидное, что братец ейный на варяга не гавкал, спокойно рядышком стоял. Степе, значит, и слова сказать нельзя, а какому-то иноземцу... ‘Отобью, – набычился воевода. - Моя будет.’ ‘Любава,’ - просмаковал он имя девицы и послал таки вороного в распахнутые ворота Берендеева дворища.