Медальон с пламенем Прометея - Юлия Владимировна Алейникова

– Свитер этот Ниночка Афанасию к Новому году связала. Да он шерстяное не любил, не носил совсем, а кальсоны новые, не сомневайтесь, ни разу не надеваны. Да вы чай-то пейте, пока горячий, у меня вот тут и мед есть, мажьте на хлеб. Выглядите вы плохо, случилось чего? – наконец-то садясь за стол и внимательно глядя на майора, участливо спросила Анфиса Тихоновна.

– Не нашли мы убийцу, – глухо сказал майор. – Виноваты. А точнее, нашли, а вот за руку схватить не можем, не хватило нашего сыщицкого умения. Не накажут ее.

– Это вы про кого, про Зинаиду, что ли? – забеспокоилась Анфиса Тихоновна.

– Да нет. Про свекровь бывшую брата вашего, про Ирину Владимировну Прудникову.

– Да ну! Не может быть. Такая женщина спокойная, интеллигентная, да она и копейки чужой не возьмет, зачем же ей камень-то понадобился и тем более Афанасия убивать, что она, маньяк какой или сумасшедшая? – закачала недоверчиво головой Анфиса Тихоновна.

– Нет. А только брат ваш этот камень у ее отца украл, давно еще, в тридцатом году, а отца убил, – тяжело вздохнул майор. – Вот она и поквиталась. А только доказать мы ничего не можем. – И он шумно и жадно глотнул горячего чаю, словно водки в себя опрокинул.

– И вы теперь из-за этого ночей не спите, водку небось пить стали? – проницательно заметила Анфиса Тихоновна. – Ох, Михаил Николаевич, не горюйте вы. Господь, он мудрее нас с вами, всех рассудит. Если Афанасий такое сотворил, прости его, Господи, царствие ему небесное, то может, он и заслуженную кару понес. А коли вы доказать вину Ирины-то Владимировны не смогли, то и тут воля Божья. Не нашего ума дело. И нечего слезы лить, а уж водку пить и вовсе ни к чему, – строго заметила Анфиса Тихоновна. – А вообще говоря, Афанасий, хоть и братом мне был двоюродным, а вот скажу как есть, никудышный он был человек. Скверный. Хоть о покойниках плохо и не говорят. А с женщинами ему всю жизнь везло. Что Люба, первая его жена, была хорошая женщина, что Ниночка, золотое сердце, да и Зинаида девка хорошая, хоть и несчастная. Не стоил он их. Ни одной. Прожил как сыр в масле, под их крылом, сам ни о ком не заботился, никого толком не любил, даже сына родного, и умер страшно. И земля ему пухом, – коротко хлопнула ладонью по столу Анфиса Тихоновна. Словно крышку гроба захлопнула. – А вот Зина наша замуж вышла, вчера расписались, у нас здесь и отметили, – весело проговорила она, словно перевернув страницу. – Хороший парень, Вадим. Добрый, честный, Зинаиду любит. Решили, что будут Зининой матери деньги каждый месяц слать на ребятишек, а я по хозяйству помогу, все равно без дела теперь. А вообще, хочу их сюда перевезти. Что мне одной в этих хоромах делать, еще подселят кого, а они, бедные, в подвале маются. Зина-то пока не выписалась, вот мы к ней и пропишем мать с детьми. Петя сюда ехать отказался, не любит он этот дом, – неспешно рассказывала она. – А я уж и с домоуправом переговорила, поплакалась, что, мол, мать у Зины инвалид и сама она пострадала. Обещал помочь.

– Выходите за меня замуж, Анфиса Тихоновна? – вдруг брякнул майор и сам не понял, как это у него вырвалось. Сперва испугался, а потом обрадовался. – У меня комната хорошая, хоть и неустроенная, я бобыль, вы одна, а? Я не пьющий, вы только не подумайте, и в быту неприхотливый, – торопливо говорил он, видя безмерное, недоверчивое удивление на лице Анфисы Тихоновны. – Вы мне еще с первой встречи приглянулись, я и ходил-то сюда, только чтоб с вами повидаться. А? Что скажете? Будем век вместе доживать?

Анфиса Тихоновна зарделась словно маков цвет и, оробев вдруг, словно девушка, перебирала складки на переднике, стараясь собраться с мыслями.

Замуж, ее? С первого взгляда приглянулась? Да в ее-то возрасте? А Зинаида, а Мария Даниловна с ребятишками, а Петя? Помочь ведь всем надо. Или не нужна им ее помощь? А может, взять и зажить своим домом?

Она робко взглянула на майора. Исхудавший. Плохо выбритый. С каким-то по-собачьи тоскливым взглядом, одинокий и неприкаянный, такой же, как и она. А мужик, видно, что хороший, добрый и порядочный. Да ведь и ей он, пожалуй, приглянулся, да только давно уже она так ни о ком не думает. Замуж! Ей, Анфисе Тихоновне, в ее-то пятьдесят с хвостиком. Засмеют. А кому смеяться-то? Одна она. Теперь, когда Афанасия не стало, совсем одна. Петенька вырос, у него своя семья, своя жизнь, он о ней все реже вспоминает. Зина уедет, а ее семья, кто они ей? Одна она, совсем одна.

И Анфиса Тихоновна снова посмотрела на застывшего в тревожном ожидании майора.

– Ну что, согласны? Я никогда не обижу, вот, слово даю, беречь буду, и вообще, – покраснел, в свою очередь, майор. – А?

– А что, может, и правда… – почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы, проговорила непривычно мягким, робким голосом Анфиса Тихоновна.

23 ноября 1972 г. Ленинград

«Уважаемый Михаил Николаевич!

Позвольте обращаться к вам по имени-отчеству, это письмо неофициальное. И звание ваше будет неуместно.

С нашей последней встречи прошло шестнадцать лет. Уверена, все эти годы вы не могли забыть о вашей неудаче, о нераскрытом деле убийства Афанасия Зыкова. А меня тяготит сознание содеянного. А потому пишу вам это письмо. Теперь уже можно. Я лежу в больнице, мне остались считаные дни, и терять мне теперь нечего.

Вы были абсолютно правы. Правы во всем. Это я убила Афанасия Зыкова. Даже сама поразилась, что смогла это сделать.

Этот человек разрушил всю мою жизнь. Я была с вами не до конца откровенна. В тридцатом году мы хотели уехать все. Родители, и я, и муж, сперва в Германию, затем в Америку. Мы уже поняли, что для нас нет места в новой России, мы всегда будем из