Медальон с пламенем Прометея - Юлия Владимировна Алейникова

Лешка, молоток, – похвалил майор, пристраиваясь возле стола и наливая себе чаю. – И что же с этими Гоггернами?

– А вот что. Как я уже сказал, семейство революцию пережило, никуда не уехало, а Ирина Владимировна даже приняла революционные идеи на «ура». Она очень увлекалась новым революционным искусством и, по словам старушки, даже лично была знакома с Маяковским.

– Ну, это нам в деле никак не поможет, – отмахнулся майор.

– Ясно, но это я для полноты картины, – оправдался Леша. – Так вот. В конце двадцатых годов семейство в новой власти разочаровалось и хотело отбыть на историческую родину в Германию.

– К фашистам, значит? – мрачно кивнул Саня.

– Нет. Тогда еще не к фашистам, а просто к дальним родственникам. Но уехать они не могли, потому что ждали какое-то наследство. Так старушке рассказывала ее подруга, старая баронесса. Баронесса говорила, что наследство это очень важно для старого барона, без него он ехать отказывается.

– Ну? – поторопил Лешу майор.

– Вот тут главное, – сделал эффектную паузу Леша. – Барон наследство получил, но до дома не донес, убили его. А вещь эта пропала.

– Когда это было?

– Двенадцатого апреля тридцатого года!

– В апреле тридцатого! А Зыков сбежал в Ленинград в мае! – не удержался от восклицания майор. – Рассказывай дальше!

– Да. Так вот. Старая баронесса жаловалась на похоронах мужа этой старушке, что она уговаривала его наплевать на это самое наследство и уезжать, а он упрямился, говорил, эта вещь принадлежала их роду чуть не пятьсот лет, и без нее ехать не хотел, а теперь вот и вещь пропала, и мужа убили. А потом баронесса сильно заболела, и они ехать никуда не могли, а потом она умерла, и в итоге никуда семейство не уехало.

– Так, а наследство это, что это было, старуха тебе рассказала?

– Нет. Потому что она и сама не знала, баронесса говорила, что это семейная реликвия, большая ценность и так далее, а что это, не рассказывала. Но! – И Лешка многозначительно поднял вверх палец. – Мы с московскими ребятами разыскали в архиве дело об убийстве гражданина Гоггерна.

– Молодец! – от души воскликнул майор. – И что?

– Вот я тут выписал кое-что из дела. – Он подал майору сложенные пополам тетрадные листочки. – Но если коротко, дело было так. Убили барона среди бела дня, в самом центре города, тело нашли в каком-то дворике. Жилица во двор вышла зачем-то и нашла. Приехала милиция. По результатам осмотра пришли к выводу, что барона хотели ограбить, да, видно, кто-то помешал. Кошелек был при нем, рядом с телом валялась небольшая серебряная шкатулка, обтянутая бархатом. Пустая!

– Ну еще бы! – усмехнулся Саня Ломакин.

– Когда опрашивали семейство барона, что могло быть в шкатулке, те твердо заявили, что ничего, что барон шел в ломбард, чтобы продать ее, но объяснить, что барон делал на Лубянке, родственники не могли. Потому что жил барон совсем в другом месте и работал тоже, и в тех местах ломбардов было много, но он со шкатулкой оказался именно на Лубянке.

– Может, за ним следили? – предположил Саня.

– Может. Кстати, баронесса говорила на похоронах, что барон наследство получил, но до дома не донес, – сообразил Леша. – Так он, наверное, как раз и шел из того места, где наследство получил, домой!

– Точно.

– Только родня в этом почему-то не призналась и о пропаже вещи не заявила, – мрачно заметил майор.

– Да. Наверное, боялись чего-то, – кивнул Леша. – Милиция, конечно, попыталась найти убийцу и даже всяких там знакомых и соседей расспрашивала, но без толку.

– А что, мог быть камень, который с Зыкова сняли, тем самым наследством? – задумчиво спросил майор.

– Конечно, мог! – уверенно сказал Саня.

– Думаю, да, – кивнул Леша. – Камень большой, наверное, редкий и жутко дорогой. Зыков про него каким-то образом пронюхал и барона специально пас. Может, убивать и не хотел, а только ограбить, да так получилось. А потом, когда камень украл, отсиделся, осмотрелся и при первой возможности «сделал ноги». Спустя годы дочь Прудниковой выходит замуж за Зыкова, видит этот камень, рассказывает матери, та все понимает, но молчит ради счастья единственного чада. А вот когда Зыков развелся, вот тут уж она решила восстановить справедливость, и камень вернуть, и за отца отомстить. По-моему, логично.

– Железно! – поддержал товарища Саня.

– Я тоже так думаю, – кивнул майор. – Вопрос, как она это провернула, ведь в доме Зыкова ее в то утро никто не видел. Ломакин, вы график передвижения по двору и дому составили наконец?

– А то! Вот, неделю парились, – вытаскивая из-за шкафа свернутый трубочкой ватман, обиженно проговорил Саня. – Прям все до секундочки, все сто раз перепроверили, несколько раз переделывали, народ несознательный, путает, забывает, потом вспоминает, потом снова все сначала. Но мы всех нос к носу сопоставили, по сто раз допросили, и вот, пожалуйста! Мы их разными карандашами обозначили. Жильцов вот синим, а остальных красным, – объяснял Саня, придавливая сворачивающиеся края ватмана стаканами и чернильницей.

– Так, ну жильцов пока оставим. Давайте с красных начнем, по порядку. Это кто?

– Так, это молочница, она в этот дом года три ходит, если не больше.

– Ладно. Это точно не Прудникова. Следующий.

– Водопроводчик из ЖЭКа. Потом няня писателя Телегина, ну то есть не его, а дочери его. Это настройщик роялей, мужчина в тридцатую квартиру. Это врач из поликлиники, в седьмую. Проверяли. Это домработница в одиннадцатую, она шесть лет уже работает, я ее видел, документы проверял, – подробно рассказывал Саня, сверяясь со своими записями. – Дальше переводчица к поэту Беляеву. Он там Байрона, что ли, переводит, или Шиллера, или обоих, что ли? В общем, она к нему уже полгода ходит два раза в неделю, иногда один, помогает с подстрочным переводом.

– Стоп! Как зовут переводчицу?

– Ирина Владимировна, а фамилию я не успел уточнить, писатель ее и сам не помнит, их знакомые познакомили, фамилию спрашивать было неловко, – запинаясь, пояснил Саня. – Елки-палки!

– Именно! Немедленно к этому поэту. Выяснить все про переводчицу, кто их познакомил, когда и как, как эта переводчица выглядит, в общем, все. Телефон, адрес, и сразу мне отзвонись. Надо срочно Прудникову брать. Она это, я уверен!

– Бегу! – хватая куртку, на ходу выкрикнул Саня и затормозил в дверях. – А странно, да, что барон этот в один день с Маяковским умер?

– Что?

– Ну, я говорю, странно, что барон этот в один день с Маяковским умер, – повторил Саня. – Ну, я со школы помню, мне на экзамене этот билет попался, творчество Владимира Маяковского и годы жизни. И даже умер он, кажется, на Лубянке…

– Иди, литературовед, пока мы Прудникову не упустили! – поторопил его майор, и Саня помчался на канал Грибоедова.

– А что, товарищ майор, как вы думаете, ведь такой большой камень, какой