Первые четыре века христианства - Андрей Николаевич Муравьев

чтецов, отбирал у них книги Св. Писания; однако же епископ Тивиура, Феликс, смело объявил, что он не выдаст сокровища своей церкви, наипаче книги, и предпочел смерть малодушию. И первопрестольный епископ Карфагена, Мензурий, не удовлетворил желанию гонителей; сперва, пользуясь их невежеством, укрыл он у себя в доме Св. Писание и оставил на сожжение в церкви одни еретические книги, чтобы очистить от них свою паству; потом же, когда его самого потребовали на суд императора, роздал в руки людей верных все сокровища своей митрополии и таким образом сохранил их до времени мира. Но в других городах Африки многие пролили кровь свою за утаение священных книг, и в городе Авитине до пятидесяти верных обоего пола, одушевленные примером престарелого своего пресвитера Сатурнина и юных его детей, преставились мученически, восклицая, что Св. Писание в их сердце, Господь же Иисус Христос — вечное их упование.

Тогда, как некогда Тертулиан в годину гонений, знаменитый ритор Арновий поднял в Африке голос для защиты религии Христианской, которую сам некогда опровергал, так что епископы долго не могли верить его внезапному обращению; но книга его против язычников не остановила их ярости. В соседней Сицилии, архидиакон Евпл Катанский пришел с Евангелием в руках на судилище исповедать Христа и последовать за Ним на смерть, чтобы быть Его достойным. И в дальней Испании, другой диакон Викентий, пред лицом своего епископа, исповедника Валерия, презрел все муки; натираемый солью по свежим язвам, над раскаленным железом, тихо испустил он дух, когда готовили его к новым мукам. Ириней, юный епископ Сирмиума, отрекшийся от близких ради Христа, ради Него же был ввержен в море, и другие клирики области Паннонии не уступили мужеством своему пастырю. С таким же духом пострадал и старец Филиа, епископ Ираклийский, во Фракии, с двумя сослужителями, пресвитером Севером и диаконом Гермесом; ибо гонители старались наиболее поражать блюстителей стада. Когда на праздник Богоявления правитель закрыл церковь Филиппа, старец посмеялся его тщетной злобе и созвал верных на молитву в притвор, прислонясь по дряхлости к дверям храма. Жестокий судья потребовал от него сокровищ церковных и долго пытал пресвитера и диакона. «Зачем вам книги, — отвечал мучителям Гермес, — если бы даже вы истребили их с лица земли, дети наши сохранят их в памяти и напишут снова». Все трое брошены были в темницу и через несколько месяцев повлечены в Адриаполь на суд нового правителя, который приговорил их к сожжению. Привязанные к столбам не преставали молиться, и пламя, задушив мучеников, пощадило их святые телеса: раздраженные язычники бросили их в волны Гебра, но граждане Адриаполя извлекли нетленные мощи.

В то же гонение прославился в Солуне святой витязь Димитрий, тяжкими мучениями достигший венца, и четыре непорочные девы, Агапия, Хиония, Ирина и Анисия, предпочли вечность со Христом временной славе; как злато, искушенное огнем, души их, в пылающем костре, возлетели к Господу. Не уступила им мужеством св. Параскева, пострадавшая в Иконии ради небесного жениха, и в Тарсе Киликийском три мужественных исповедника, Тарасий, Пров, Андроник, испытанные всеми муками, пощаженные зверями амфитеатра, довершены были гладиаторами, более их свирепыми; верные, собрав мученические останки, сохранили и повесть о их страданиях. Там же царственная Иулитта, от рода владетелей Ликаонских, с трехлетним младенцем, забыла высокий сан свой и материнскую любовь для небесного Царя и Отца. С изумительной твердостью перенесла она горькое зрелище, как свирепый судья разбил о камень ее младенца, и потом спокойно положила голову свою на плаху. И многие между христианами Палестины, которые пощажены были вначале гонений, когда жертвами наиболее избирались клирики, не избежали мучений. Так, в течение трех лет гонение языческое обтекло вселенную и возвратилось к тем же местам, где возникло; но одни только замечательные жертвы из тьмы пострадавших сохранили нам поименно, или летопись Евсевия, или подлинные акты трибуналов Римских, или местное благочестие христиан, записавших подвиги своих мучеников для назидания близких и отдаленных краев.

Между тем престарелый Диоклетиан вынужден был Галерием сложить с себя порфиру, вместе с соправителем Максимианом Геркулием, и облечь ею двух новых кесарей, столь же ненавистных, Максимина Даию и Севера. Повиновался слабый император и, уступив верховный сан тому, кто заставил его отречься от престола, удалился в грустное уединение на родину свою Далматию. В Британии Констанция Хлора провозгласили также императором, а сын его, великий Константин, на которого обращены были все надежды империи, видя несправедливость Галерия в выборе кесарей, спасся бегством из Никомидии, где готовилась ему тайная гибель. Он застал в Британии отца своего уже на смертном одре и был объявлен его преемником по единодушному воззванию преданных ему легионов и областей, благоденствовавших в кроткое правление Хлора. Константин немедленно обнародовал полную свободу вероисповедания. Тогда отдохнул Запад от тяжкого гонения, и мир водворился временно в Церквах Италии, Африки, Испании, Галлии; но Иллирия, Восток и Египет страдали под гнетом свирепого Галерия, уже не знавшего меры своим злодействам, и подобного ему Максимина Даии, который избрал Сирию поприщем своих беззаконий.

Пользуясь возвращением мира, несколько епископов Африки собрались в городе Цирте для избрания пастыря Церкви Нумидийской; но взаимные обличения их за малодушие, какое оказали при выдаче священных книг, и за безнравственное поведение некоторых из их числа бросили первые семена тому долговременному раздору, который несколько лет спустя возмутил Церковь Африканскую, под именем донатистов. Самый же раскол начался по случаю избрания диакона Цецилиана на первостепенную кафедру Карфагенскую, по смерти блаженного Мензурия. Зависть двух клириков, жаждавших кафедры, и ревность Цецилиана к отысканию сокровищ Церковных, которые предместник его вверил хранению некоторых почетных старцев, возбудили негодование. К местным злоумышленникам присоединились до семидесяти епископов Нумидийских под предводительством некоего Доната, мятежного нравом, утверждавшего, что избрание Цецилиана неправильно, потому что не все в нем участвовали, хотя по давнему обычаю епископы каждой области избирали своего митрополита, и Нумидийские не должны были участвовать с Карфагенскими. Все собрались в Карфаген; тщетно Цецилиан, защищая права свои, предлагал им еще раз снова приступить к избранию, чтобы с общего согласия поставить его на кафедру и тем водворить мир. Они отлучили его от Церкви, как отступника, и рукоположили епископом чтеца Маиорина из домашних одной богатой жены Карфагенской, которая приобрела деньгами общее согласие в его пользу. Грамоты их ходили по всей Африке, Мавритании и Нумидии, которые разделились между двумя епископами; Донат, столь же неправильно избранный в преемники скоро умершему Маиорину, еще более усилил раскол; но Церковь вселенская отвергла его, и Цецилиан сохранил ненарушимо общение Рима и прочих высших престолов.

Совершенно в другом духе