Дамский секрет - Джоанна Чемберс

их в гардеробную; за несколько минут они в чайниках натаскали воды. Как только все было сделано и они ушли, Натан подозвал Джорджи к гардеробной.

— Тебя ждет ванна. Не волнуйся, тебя никто не потревожит. Я позволяю себе лишь маленькие вольности.

Она изумленно вытаращила глаза.

— Меня?

— Тебя.

Она двинулась в гардеробную, уставилась на дымящуюся паром ванну. Он закрыл дверь, а полминуты спустя она просунула взъерошенную голову в дверной проем.

— Спасибо, — сказала она, после чего закрылась.

Глава 17

Библиотеку в Кемберли, где он часто ужинал в одиночестве, Натан любил пуще прочих комнат. Наряду со столом, за которым он занимался делами поместья, здесь стоял круглый стол, за коим он проводил встречи с приказчиком и арендаторами.

Джорджи сидела и возилась с белой салфеткой. Несмотря на то что он просил нехитрый ужин, по принесенным блюдам стало ясно, что миссис Лоу прислала полноценную (правда, по ее меркам скромную) трапезу. Кушанья на огромных подносах притащили два лакея. Они вошли с застывшими лицами и принялись расставлять тарелки.

Джорджи поднялась и начала помогать. Натан хотел ее остановить, но вовремя осознал, что сие неразумно.

— Сядь, — молвил он, едва лакеи ретировались.

Она кинула на него странный взгляд.

— Я подам ужин. — Она потянулась к подносу.

— Я сказал: сядь, будь умницей.

Джорджи выгнула брови, но сделала, как велено, наблюдая за тем, как Натан снимал крышки с тарелок, вдыхал запахи, поднимавшиеся с паром. Он обратил взор на Джорджи, с живым интересом разглядывавшую содержимое тарелок, и улыбнулся, ибо большинство дам его класса считало, что проявлять интерес к ужину бестактно.

Самое большое блюдо занимала разделанная жареная курица, политая густым соусом, обложенная дамплингами с шалфеем. На другой тарелке лежал панированный картофель, обжаренный на гусином сале. Яблочный пудинг источал божественный аромат.

Натан взял тарелку.

— Раз нас только двое, блюда подам я.

Она неодобрительно нахмурилась.

— Граф когда-нибудь подавал тебе ужин?

— Нет. — Затем иронично добавила: — Это большая честь.

В награду за наглость Натан положил еще один дамплинг и поставил перед ней тарелку.

— Тогда следует воспользоваться случаем. Позволь налить тебе вина.

Он налил вина из графина. Джорджи взяла бокал, рассматривая содержимое.

— Я редко пила вино.

— Попробуй. Оно прекрасное. Несколько лет назад я купил пару коробок, оно только доходит до кондиции.

Она нахмурилась и сделала маленький глоток, засим вытаращила глаза.

— Нравится?

Джорджи не ответила, зато сделала глоток побольше.

— У него много привкусов. Тяжелых и… в то же время легких. Так можно выразиться?

— Да.

Натан довольно улыбнулся. Проницательность вовсе не удивила. Он ценил ее мнение в вопросах вкуса. Ее инстинктивно тянуло ко всему хорошему, ладному. Натану не терпелось показать оррери. Интересно, что она подумает? Он уверился, что ей понравится.

Он наполнил тарелку для себя и за трапезой расспрашивал о том, что она думает о привкусе вина.

— Фруктовый, но не фруктовый, — сказала она. — Пряный.

Потом Натан учил ее, как болтать вино, смотреть, с какой скоростью оно стекает со стенок бокала, как подносить его к свету и проверять прозрачность, как вдыхать букет, делать глоток, как перекатывать во рту, чтобы разобрать каждый нюанс. Джорджи внимательно слушала, подражала его движениям, всматривалась в глубину бокала, нюхала и отпивала с сосредоточенным лицом, кое он нашел очаровательным. Она умна и любознательна. Натану нравилось видеть, как на выразительном лице появлялась тень понимания. Он наливал бокал за бокалом.

Вино ослабило зажим. Джорджи безбоязненно болтала, отношения «господин — слуга» позабылись. После трапезы они отодвинули тарелки и вразвалку сидели на стульях.

— Помню, в детстве я видела, как папа с мамой пили вино, — задумчиво изрекла она.

Натан обратился в слух. Ее происхождение угадать сложно. В отличие от женщин его класса, Джорджи не говорила с аристократическим акцентом, но и знакомого регионального диалекта не улавливалось. Голос звучал очень приятно, но нейтрально. Манера держаться тоже не давала подсказок. Как и любая рабочая женщина, она юркая и умелая, но вместе с тем грациозная, с изящной прямой осанкой, которой не бывало у служилых, приученных не привлекать внимания. Упоминание о том, что родители (наверняка не из рабочих) пили вино, заинтриговало.

— Мы с братом тайком спускались, после того как нас укладывали спать. Они сидели в гостиной, иногда мама сидела у папы на коленях, — хохотнула она, — и они пили вино. Мне всегда казалось, что они… превосходны!

Взгляд стал отрешенным, но она живо пришла в себя и устремила взор на пустой бокал.

— Твои родители живы?

— Папа умер, когда я была маленькой, — покачала она головой, — а матушка несколько лет назад.

Оттого что Джорджи загрустила, захотелось ее коснуться, утешить.

— Родителей терять тяжело, а в юности и подавно. — Не получив ответа, он справился: — У тебя есть любимое воспоминание?

— Рождество, — печально улыбнулась она. — Прекрасный день, потому что мы видели папу. Хоть мы и жили в самом сердце Лондона, папа для украшения дома приносил огромную охапку зелени: падуб, омелу, плющ. Скорее всего, покупал на рынке, но мне говорил, что ходил в густой темный лес. Разумеется, я верила. — Взгляд у нее потеплел. — В коридоре он вешал омелу для соседей, но чаще всего под омелой я видела их с мамой.

Натан улыбнулся нарисованной картинке, обдумывая полученную информацию.

— Если папа замечал, что я подсматриваю, он хватал меня, подкидывал и говорил: «Теперь целуемся втроем, Джорджи». Мы соприкасались губами…

Она закрыла глаза и вытянула губы трубочкой, изображая поцелуй. В тот миг она его искушала, пленяла.

— Похоже, они прекрасные родители.

— Ласковые, любящие. Баловали нас, никогда не держали в строгости. На Рождество всегда было весело. Они водили нас на Серпентин кататься, мы покупали каштаны и жарили на огне. Папа их чистил, и мы вместе ели. Всегда кто-то приходил пожелать счастливого Рождества, поиграть, выпить горячего сидра, спеть под фортепиано. — Она смолкла, переводя дух. — Господи, только послушай меня! Я только и делаю, что болтаю о себе. Тебе скучно.

Джорджи отвела глаза — видимо, переживала, что чересчур много выложила. У нее вправду развязался язык, она описала на удивление зажиточную жизнь.

— Наоборот, мне интересно. У меня Рождество было совсем другим.

— Каким же?

Ей стало заметно легче, оттого что разговор повернул на Натана.

— Нельзя сказать, что Рождество проходило ужасно. Притом это было время обязанностей и подаяний. Отец отдавал себе отчет, какое положение он занимал. Мать с сестрой разносили по деревне корзины, мы вместе ходили на все церковные службы. А на Рождество самые важные семейства графства жаловали отужинать. Рождество не было семейным праздником. У нас не было ни