Первокурсник - Александр Раевский

руками опустил его пониже и перевернул. Из него один за другим вывалились на пол два кролика. Саша выпрямился, недоумённо заглянул в цилиндр и потряс его. Тут же он выронил его из рук и в притворном испуге отпрыгнул назад. Цилиндр упал на пол и покатился. Из него один за другим выбрались на сцену ещё три разномастных кролика. В зале уже стоял не прекращающийся хохот.

Девочка прикусив нижнюю губу с серьёзной мордашкой считала про себя хаотично перемещающихся по сцене зверьков. За столом, стоя лицом к публике, хохотала Катюша.

Саша шагнул к неподвижно лежащему на полу цилиндру, осторожно покатал его ногой. Ничего не происходило. Он вытер со лба выступивший пот, поднял цилиндр, держа его вниз дном и развернулся к публике. На его лице появилась очень фальшивая улыбка.

— Вот видишь, Сеня! Оказывается сюда влазит шесть кролей!

Из шляпы показались новые уши. На сей раз чёрные. Публика уже давилась смехом. Саша вытащил кролика, отпустил его на пол, не разгибаясь, перевернул цилиндр и сердито шлёпнул по его верху ладошкой. Пару секунд ничего не происходило, а потом один за другим оттуда вывалились на пол два кролика и маленький котёнок. Кролики ускакали, а котёнок, неуклюже переваливаясь прошёл пару шагов, присел и сделал на полу маленькую лужу.

Девочка тут же подскочила и подхватила его на руки.

— А ты-то здесь откуда взялся? — удивлённо спросил Саша, подойдя к ней. Цилиндр он надел на голову.

В зале некоторые уже визжали от смеха. Возле сцены собрались ребятишки разных возрастов. От детсадиковского, до пионерского. Вот кто был серьёзен. Им было любопытно, но совсем не смешно.

Саша отчего-то забеспокоился. Он наклонился, руками придерживая цилиндр на голове, снял его, и оттуда показалась мордочка очередного зверька. Вытащив его Саша взял цилиндр за края, наклонился к нему и сердито крикнул в его раструб,

— Эй! Сколько вас там ещё? — голос его, слышный даже на дальнем ряду, прозвучал с эхом. Как будто он кричал в большую, пустую трубу. Ответом ему был тоненький смех множества детских голосков.

Саша поднял глаза на публику.

— Нет, хватит! Эдак они до самой ночи лезть будут! — и, обращаясь к стоящим возле сцены детишкам. — Помогите их изловить, а?

Глава 22. Маша Логинова

5 октября 1971 г. Утро

— Саш, что вечером делаешь? — шепнула Катя. Они сидели на лекции по биологии.

— У нас гости. Весь вечер дома буду. Я в середине третьей пары сорвусь. У них самолёт по расписанию в час тридцать. К полтретьего — трём должны приехать в город, а Натка с Иванкой к этому времени уже в школе будут. У тёти Марины тоже лекции. Так что, кроме меня, некому встретить. А что ты хотела?

— Думала, могли бы к нам сходить… — вздохнула Катя.

— Не, Катюш, никак не получится. Валентина Захаровна сюда на конференцию летит, а дочка упросила взять её с собой. Соскучилась она по мне. Это моя магаданская подружка. Давно с ней не виделись. Почти полтора года. До девятого, когда они назад улетают, я вечера буду проводить с ней. — Он усмехнулся, увидев, как изменилось её лицо. — Не ревнуй. Она ещё маленькая. Она для меня действительно только подружка. Скучает очень, даже тоскует, вот мать и решила взять её с собой.

— Влюблена в тебя?

— Не знаю… Может быть. Но скорее всего не только это… Это сложно объяснить, Кать…

— Сколько ей?

— Двенадцать… Или тринадцать?

Гости из Магадана

— Мам…. что-то я боюсь…

Их самолёт только что приземлился и сейчас, гремя всеми четырьмя моторами, выруливал по заснеженному бетону к месту стоянки.

— Чего боишься, доча? — Валентина Захаровна отстегнула привязные ремни, потянулась и зевнула, прикрыв рот тыльной стороной ладони.

— Встречаться боюсь…

Мама внимательно посмотрела в её глаза. Страха в них она не увидела. Сомнение, колебания, но не страх. Она кивнула:

— Хорошо, тогда едем в гостиницу. Поживём здесь три дня. Пока я буду на конференции, придётся тебе одной скучать. Будешь гулять по городу, ходить в кино. Только учти, Марина Михайловна наверняка рассказала ему о твоём приезде. Может получиться неловко. Я как бы напрашивалась к ним в гости, а потом почему-то передумала. Ты не находишь, что это невежливо?

Маша вздохнула:

— Нет, мам, поехали к ним… Я просто молчать буду, правда же? Если увижу, что он сердится, то даже смотреть в его сторону не буду или уйду в другую комнату.

— А почему он должен сердиться?

— Я же тебе рассказывала… Он на следующий день, после того как вылечил меня, сказал, чтобы я не путалась у него под ногами… А я, получается, путаюсь…

— Но вы же потом встречались. Не забыла? В тот день, когда его ранили. Мне показалось, что он был настроен к тебе очень дружелюбно. И папа так считает. Мне кажется, ты просто себе накручиваешь. Ты же сама хотела с ним увидеться!

— Хотела… И сейчас очень-очень хочу… Просто страшно почему-то стало…

— Возьми себя в руки! Ты у нас девочка сильная! Вон какое испытание вынесла и не сломалась!

* * *

Открыл калитку сам Саша. Сказал «Здрасьте!», кивнул маме как старой знакомой, подмигнул Маше и посторонился, пропуская их во двор. Забрал из рук мамы чемодан и повёл их в дом. Там помог им снять верхнюю одежду, выдал гостевые тапочки и лишь после этого поздоровался с нею лично. Обнял за плечи, прижал к себе и сказал:

— Здравствуй, Машка! Соскучился я по тебе! Ты подросла, как я погляжу!

Она тоже обняла его за талию, прижалась виском к его щеке и затаила дыхание. А на кухне, куда он их привёл попить чаю и перекусить с дороги, стало ещё лучше. Он оживлённо разговаривал с мамой. Спрашивал обычные в таких случаях пустяки — как долетели, как погода в Магадане и прочее, а сам поглядывал на неё и улыбался. Это даже хорошо, что не задавал ей никаких вопросов. Слишком зажато было у неё горло.

Она просто смотрела на него во все глаза, время от времени вытирая со щёк слёзы. Нет, она не плакала. Они сами текли! Ничего такого она не чувствовала. Никакого горя и даже никакой радости. Просто они почему-то текли. Мама бросала на неё озабоченные взгляды, но Саша каждый раз мотал ей головой. Мол, не лезьте! Пусть сидит, оттаивает.

А ей и в самом деле нужно было немножко согреться и свыкнуться с мыслью, что он — вот он! Рядом! И никуда он не пропал! И улыбка у него ничуть