Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2 - А. Велидов (редактор)

В это время вопросы внешней политики связаны были прежде всего с Брест-Литовским миром. Основы мира были известны еще в то время, когда Троцкий вел переговоры с представителями Германии и Австро-Венгрии. Когда после февральского немецкого наступления эти переговоры возобновились, условия мира оказались еще более тяжелыми (достаточно указать на предъявленное в последнюю минуту требование об уступке Турции Батума и Карса), и все-таки Советская власть заключила мир. Узаконялось отделение Украины, которая должна была попасть под австро-германский протекторат; Россия отрезывалась от Балтийского моря под предлогом самоопределения народностей, которое, в свою очередь, казалось, лишь прикрывает виды германского империализма; наконец, экономические условия для России были гораздо хуже, чем те, которые устанавливал русско-германский торговый договор 1904 года.[98]

В рядах самой Коммунистической партии в этом вопросе далеко не были единодушны; многие считали, что подобного мира заключать нельзя, а нужно было вести войну. Эти разногласия имели место и в ВЦИК. Левые эсеры тоже решительно протестовали. Нечего говорить, у партий более или менее ей[99] враждебных условия мира, когда они выяснились еще до его формального заключения, вызвали самую резкую критику. Вся несоветская печать была здесь единодушна. Устраивали заседания ученых обществ, например, в конце января в университете было устроено совместное заседание ряда обществ с докладами Кафенгауза и Котляревского о предполагаемых мирных условиях и с резолюцией осуждения этих условий. Различные организации стали вырабатывать меморандумы и докладные записки на ту же тему, рассчитывая их передать представителям иностранных держав. Такие меморандумы вырабатывали ЦК кадетов, объединение левых групп, стоявших на оборонческой точке зрения, «Союз торгово-промышленников», «Союз земельных собственников» и т. д. Признавалось, что агитация в этом смысле полезна уже тем, что она может произвести некоторое впечатление в Германии и отразится на окончательных условиях мира, а с другой стороны, покажет бывшим союзникам России, что русское общество не разделяет здесь действий своего правительства. Многие были искренне убеждены, что это правительство связано какими-то тайными обязательствами по отношению к Германии, которая всячески помогала подготовке Октябрьской революции в России.[100] По Москве ходил текст тайных условий, заключенных будто бы Советской властью с германским правительством и направленных на всяческие политические и экономические угнетения Польши. Другие просто видели в агитации против мира политическое оружие против Советской власти.

Среди других организаций обсуждал этот вопрос и готовил меморандум также СОД; впрочем, меморандум не был составлен. Между тем Брест-Литовский мир стал свершившимся фактом. Спрашивалось, как к нему отнестись? В то время в правых кругах распространена была мысль, что нужно использовать самих немцев, которые в силу договора стали почти хозяевами России. Нужно добиться их вмешательства в целях ниспровержения Советской власти. СОД не стал на такую точку зрения, и некоторые видные его представители (Новгородцев, Гурко) решительно против нее протестовали. Но считалось все же желательным вступить в общение с представителями Германии, особенно когда стал известен предстоящий приезд Мирбаха в Москву. Можно было дать им правильное осведомление о русских делах и исправить односторонность осведомления официального, а также воздействовать на немцев в смысле будущего пересмотра Брест-Литовского мира. Во всяком случае, весной 1918 года СОД не считал, что немцы должны быть игнорированы и бойкотированы русской общественностью; по крайней мере, так думало большинство. Но уже здесь начинался резкий антагонизм между сторонниками двух ориентации. Большинство членов «Союза» с Леонтьевым во главе полагало, что на отношение к прежним союзникам следует смотреть совершенно трезво и реалистически. Обязательства России перед ними кончились, да она и не могла бы их выполнить фактически. Сближение ее с Германией неизбежно. Наконец, и сами союзники своими непомерными требованиями к России были не без вины в создавшейся разрухе.

Но эти взгляды встретили энергичные, часто негодующие возражения, прежде всего среди кадетов. Огромное большинство их считало, что и после Брест-Литовского мира, который заключен самовольно людьми, не имевшими полномочий, союзные обязательства остаются; Россия должна их выполнить. Всякие со стороны русского общества шаги в сторону Германии крайне вредны. Несмотря на весь авторитет Милюкова у кадетов, когда он высказался в пользу немецкой ориентации, от него отступились. В особенности непримирима была кадетская масса, собирающаяся на конференциях. Она была воспитана с начала войны на взгляде, что благо России лишь в полном единении с союзниками; и теперь при всех изменившихся обстоятельствах она оставалась при нем. Так же в этом смысле были настроены и оборонческие левые группы (энесы, «Единство», правые меньшевики, эсеры). Для них Германия представляла прежде всего символ империализма и абсолютизма. Союзническая ориентация отстаивалась здесь во имя свободы и демократии. Торгово-промышленная среда разделялась не только идеологически, но и в смысле оценки своих интересов. Были сторонники сближения с Германией, были и решительные противники его (Коган, Чемберс), последние особенно подчеркивали важную, незаменимую роль для России американского капитала. Говорили, что так настроен и крупный финансовый и банковый деятель Второе. Наконец, разделена была и военная среда, поскольку она хотела идти против Советской власти. Идти с кем – с немцами или союзниками? По-видимому, в Москве летом 1918 года были военные организации того и другого направления. Преобладало союзническое.

Представители заинтересованных государств тоже не оставались здесь безучастными. После Брест-Литовского мира они, особенно в ближайшее время, возлагали надежду на то, что сама Советская власть принуждена будет порвать с немцами, и даже сочувствовали с этой стороны укреплению Красной Армии (больше всего американцы), отчасти обращались и к русским антибольшевистским группам, преимущественно левым. Французы, по-видимому, всего более рассчитывали на эсеров, эти расчеты связывались с именем Савинкова. Большое влияние в смысле роста союзнической ориентации оказало выступление чехословаков, которое было неожиданно и имело сразу довольно крупные успехи.

И вот, уже в апреле – мае 1918 года определяется программа союзнической ориентации. Война должна продолжаться до разгрома Германии. Раз Россия пока вышла из войны и Восточный фронт обнажен, нужно, чтобы он был восстановлен. Это могут сделать только японцы, и они должны двинуться через Сибирь. Известно было, что союзники разрабатывают план такого японского движения, хотя американцы его опасаются.

Немцы, с другой стороны, поддерживали возлагавшиеся на них в правых кругах надежды своим участием в перевороте Скоропадского. Но вскоре начались разочарования, и Мирбах и, особенно, Рицлер обливали правых парламентеров холодной водой, решительно отрицали возможность немецкого вмешательства в русские дела. Разговоры с представителями русского общества носили характер простого осведомления. Да они и не были склонны верить в искренность пробудившихся немецких симпатий. Более они были заинтересованы промышленниками, но и тут разговоры не давали ничего положительного. В самой Германии и правительство, и рейхстаг были решительно настроены против вмешательства, и опыт Украины только укрепил это настроение.

О взглядах немецкого посольства в 1918 году всего лучше можно было судить по отзывам Рицлера (который имел большое влияние на Мирбаха), хотя бы по его разговору в мае 1918 года при встрече в частном доме с профессором Котляревским. Котляревский знал отца Рицлера, знаменитого баварского историка, когда работал над своей диссертацией в Мюнхене, был у него в доме; поэтому встреча являлась более непринужденной. Сначала говорили об академических делах (Рицлер сам также историк и написал работу по экономической истории Греции), а затем, естественно, перешли и к политике.

Рицлер, конечно, был весьма осторожен в выражениях, но все же довольно откровенен. Он говорил, что надежды некоторых русских кругов на германское вмешательство совершенно иллюзорны. Советская власть как-никак заключила с Германией мир; новое правительство не будет ли весьма скоро втянуто в войну? Протестуя против агитации большевизма в Германии, немецкое правительство не может себе позволить агитации в России; оно будет сохранять полный нейтралитет. К тому же Советское правительство и не дало никакого повода для вмешательства.

Далее Рицлер признал, что, по его взгляд), правые круги России вообще совершенно бессильны и к тому же германское правительство вовсе не сочувствует им, как не сочувствовало и царскому строю, разрушенному революцией. Русская монархия лишь компрометировала монархические начала. Напрасно в России думают, что Германия поддерживала реакцию в России; ей гораздо более содействовали миллиарды французских займов. Кадеты все заражены ненавистью к Германии, находятся под полным влиянием англичан и, даже если бы Германия хотела низвергнуть Советскую власть, работать на передачу власти в их руки значило бы работать на англичан. Что касается левых, то с.-р. тоже враждебны к Германии, а это единственная серьезная сила, кроме большевиков.