Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes

— Я предположил, не уверен в этом.

Отвечаю, впрочем, весьма авторитетно.

Кладу перед ней телефон Лусинэ. Беру ручку и отрываю стикер, на который записываю номер деда Сурена. Сурена Степановича. Какой он мне дед, что за фривольности?

— Позвоните её семье. Они приедут сразу. Я больше ничем помочь не могу. Так и скажите, что приятель случайно застал в обмороке на улице и привез. Дальше родственники разберутся.

Девушка обдает меня сомнением. Коротко киваю и разворачиваюсь к выходу.

Равнодушен и отрешен до невъебенной жестокости. Быть может.

Такси до аэропорта. Вылет вовремя.

В восемь утра отпираю дверь квартиры. В алгоритме механических действий появляется новое — выкладываю сигареты с зажигалкой на банкетку. Пачка почти пустая. Нехилый такой разгон.

Со слепой свирепой решимостью заваливаюсь в ванную, скидывая с себя вещи.

И смываю, блядь, стираю, сдираю с себя сегодняшний образ Лус.

[1] Too much — (англ.) слишком.

Часть II. «Компликации»

30. Лус

Два года спустя…

«Молчание ягнят»[1] я прочла в пятнадцать. Подросткам с нежной неокрепшей психикой явно не стоит читать подобную «взрослую» литературу о серийных убийцах и блестящих психиатрах-каннибалах. Но эти книги Томаса Харриса я осилила сознательно. И была сражена личностью Ганнибала Лектера. Влюбилась в преступника-интеллектуала, тайно завидуя главной героине, имеющей возможность вести с ним диалоги и словно шагающей по острому лезвию. Уверена, многие читательницы страдали данным недугом — симпатизировали негативному персонажу, потому что как иначе, если он покоряет фантастической харизмой?.. Я мечтала схлестнуться с ярким эрудитом намного старше себя.

Сейчас беззвучно усмехаюсь, вспоминая тогдашнюю Лус.

Бойтесь своих желаний. Кто сказал эту умную фразу? Шлю ему пламенные приветы и преклоняюсь перед вековой мудростью.

Отнимаю голову от тетради с записями и тут же попадаю под влияние тяжелого взгляда молодого профессора. В первые несколько секунд превращаюсь в камень. Глеб Александрович Немиров — практически Горгона. Моя персональная Горгона. Мужчина смотрит с такой подавляющей заинтересованностью, что колючие мурашки больно кусают кожу. Первый статический эффект сходит на нет, эстафету принимает тревожное отторжение, и я опускаю глаза, прерывая зрительный контакт.

Молодой — это относительно звания, а так, нашему преподавателю за сорок. Обычно профессор в стереотипной цепочке — это человек в почтенном возрасте, вот Глеб Александрович и получил заслуженное клеймо «молодого профессора».

Третий месяц чувствую на себе невысказанное внимание Немирова. Этого внимания жаждет подавляющее большинство студенток — он привлекательный и располагающий, а я — вообще не жажду. Мне как-то странно и… чуточку страшно. Ну, это не Ганнибал Лектер, само собой. Однако у меня стойкое ощущение, что у них с персонажем схожий психотип: выбранная профессия, гипнотизирующий взгляд, изощренный ум — в общем, критерии тонкого манипулятора в наличии. Пока что только в моей теории. Слава Богу.

Держусь от него как можно дальше.

А начиналось всё с банальных баталий на его парах по общепсихологическому практикуму, мы интеллигентно сцеплялись языками по теме. Я брезжила своим критическим мышлением, вся группа с придыханием наблюдала за нами. И захватывающие бои привели к неожиданным для меня последствиям. Непедагогическим.

Занятие заканчивается. Немиров подзывает старосту. Благо, мне хватило ума не претендовать на священную должность и здесь, среди новых сокурсников. Я уже побывала в этой роли в старом универе, лишний раз светиться желания нет.

Прохожу мимо препода с действующей старостой, на ходу прощаясь, и слышу почти издевательское:

— До свидания, Лусинэ.

Он так четко произносит мое имя, просто нонсенс для русскоговорящего человека. Глеб Александрович откуда-то знает правильное звучание.

К счастью, никто в группе не замечает его интереса, мужчина умеет смотреть так, чтобы это чувствовала только я. Которая делает вид, что ничего не видит.

Вне пар Немирова паранойя меня отпускает, и я дышу свободно. День пролетает по щелчку, как и всегда, когда ты увлечен делом. А я не то что увлечена — живу учебой, дорвавшись до заветного.

Забираем с девочками верхнюю одежду из гардероба и, болтая перед зеркалами, толпимся в фойе. Уже на крыльце прощаемся до завтра, я поправляю шарфик и тянусь к пуговкам пальто, когда внезапно боковым зрением замечаю идущего к выходу Глеба Александровича.

Дурацкая паника заставляет броситься вниз по ступенькам, заплетаясь в собственных ногах. Теоретически я знаю, что у меня нет причин опасаться профессора, но как это перевести на практику и перестать так остро реагировать — понятия не имею.

Сворачиваю и семеню вдоль стены к заднему выходу с территории. Беда в том, что парковка для педсостава находится в том же направлении. Спиной ощущаю присутствие Немирова и ускоряюсь. Да так, что на углу спотыкаюсь и круто вписываюсь в поворот, попадая прямо в руки стоящему там парню. Место считается негласной курилкой, и сигаретный дым тут же атакует ноздри, обволакивая пространство между мной и случайным спасителем.

Мужская ладонь так ловко приземляется на мою поясницу и притягивает к крепкому телу, будто проделывала этот маневр не один десяток раз. Именно со мной, причем. Пальцами цепляюсь за ворот куртки, ища опоры. И как-то моментально успокаиваюсь, за каким-то чертом уверенная, что теперь-то уж точно защищена.

Краем глаза слежу за тем, как удаляется фигура Глеба Александровича. Мне показалось, или он усмехнулся, когда проходил мимо? Наверняка мужчину забавляет вся ситуация в целом. И мое аномальное рвение избегать его общества — в частности.

Незаметно перевожу дух и наконец-то поднимаю голову, лепеча:

— Извините…

Тут же сталкиваюсь со жгучими темными глазами и цепенею под хмурым взглядом, досконально изучающим мое лицо.

Вместо того чтобы выпрямиться и отойти, сильнее вжимаюсь ладонями в широкую грудную клетку, дезориентированная неожиданной встречей.

Пять секунд на протяжный вдох после пережитого потрясения, и с губ слетает не должное приветствие, а нелепое придыхание:

— Ты куришь?..

[1] «Молчание ягнят» — второй роман в серии книг о серийном убийце Ганнибале Лектере, автор Томас Харрис.

31. Лус

— Привет… Лусинэ.

Лусинэ.

Шесть равнодушных букв внезапно режут слух.

Он никогда не догадается, как меня царапнуло это его приветствие с заминкой. Секунда, во время которой решилась степень нашего знакомства и… близости — быть может. И решилась она в пользу поверхностного приятельства.

Еще пять секунд на насыщенный разнополярными эмоциями выдох. И я отрываюсь от Барса, делая неловкий шаг назад:

— Привет.

И всё. Ступор.

Старательно сосредотачиваюсь на том, как Таривердиев выпускает дымчатое облако, тушит недокуренную сигарету и выбрасывает её в урну. Мысли мечутся по углам, не поймать ни одной верной.

— Курю, — отвечает на тот мой вопрос, будто в этом есть необходимость.

Кладет ладони в карманы джинсовых штанов и наводит на меня прямой сканирующий взгляд.

Странные чувства. Словно прошедшие два года повисли между нами невидимой глыбой.

— Не знал, что в мединститутах подготавливают дипломатических деятелей, — приподнимая уголок рта, стебется, упоминая о моем желании стать послом, а глаза остаются серьезными, пытливыми.

— Не знала, что ты учишься здесь, — подхватываю, изгибая губы в легкой улыбке, скорее пластмассовой вежливой, не обнажая зубов. — Я на факультете клинической психологии, поступила в этом году. А ты, значит, восстановился. Рада за тебя.