Служанка арендатора - Евгения Марлитт

– Я это делаю не из любви к человечеству, – с улыбкой шепнул ей Маркус, перенося ее через ручей. – Нет, я не такой человек, и делаю это только для вас!

По ту сторону ручья он нежно опустил ее на землю и быстро отодвинулся, когда она поспешно схватила его за перевязанную руку.

– Вам больно! – вскричала она, бледнея.

– Нет, мне не больно! – двусмысленно произнес он.

Всякий другой понял бы намек, но она была так взволнованна, что не обратила внимания.

– Может быть под повязкой и не все в порядке, но что же делать? – сказал он, пожимая плечами. – Моя здоровая натура сладит с этим сама, а вы идите скорее домой! Старики ужасно беспокоятся о собирательнице цветов, дядя же будет бранить, что вы придете без перчаток; не сходить ли мне за ними?

Она отрицательно покачала головой, и лукавая усмешка появилась на ее заплаканном личике.

– И шляпа осталась там, – продолжал он, – и капли дождя сверкают в ваших волосах, как бриллианты… Но вы можете простудиться, так что спешите домой. Прощайте!

Маркус перепрыгнул через ручей и, не оборачиваясь, пошел через луг к дороге: пробраться по уединенным тропинкам лесной чащи нечего было и думать.

Везде было так много воды, что мягкая глинистая почва представляла сплошную лужу. Маленькая речка, на которой стояла лесопильная мельница, сравнялась с берегами и с глухим шумом неслась по долине. На берегу стоял мельник с веселым лицом.

– Сегодня много хлеба упало на землю с дождем, господин Маркус, – радостно крикнул он помещику.

В открытых воротах его встретил Петр Грибель, лицо которого, тоже сияло от удовольствия.

– Теперь урожай картофеля будет хорош, – заявил он, указывая на влажные поля.

В сенях Маркус столкнулся с Грибель, она несла из кладовой небольшие свертки, на которые весело кивнула головой:

– Это корица и изюм для пирога тильродских детей по случаю сегодняшнего дождя.

– Пирог с изюмом, это чудесно, а я от себя прибавлю вино! – отозвался молодой помещик. – А вы умеете печь свадебный пирог? – весело спросил он, обнимая толстушку и повернулся с нею несколько раз.

– Свадебный пирог? – недоверчиво спросила она. – Где вы были господин Маркус, что возвращаетесь в таком радужном настроении, хотя вымокли, до того, что с вас течет, как с мокрого пуделя? Но разрешите спросить, для кого нужен свадебный пирог? Я, конечно, могу испечь такой, он будет высокий, пышный, и таять во рту, но кто его будет кушать в нашей тихой „Оленьей роще“?

– Кто? – весело отозвался помещик. – Всякий, кто пожелает быть моим гостем! Старый и молодой, богатый и бедный – я всех приглашаю! Кто нашел сокровище, тому нечего скупиться!

Он рассмеялся прямо в лицо изумленной толстушке и побежал вверх по лестнице, напевая прекрасным баритоном известную песенку Георга Броуна:

„Приди ко мне, красавица, скажи мне свое имя“.

20.

Переодевшись и аккуратно причесав свои густые, всклоченные дождем и бурей волосы, Маркус спустился опять вниз.

– Клянусь честью, вы и в самом деле похожи на жениха! – крикнула ему Грибель, любуясь его стройной фигурой и лицом, дышавшим радостным торжеством. – Но не ходите в беседку, – прибавила она, – иначе вы и этот костюм только испортите. Да и нести обед по лужам и грязи тяжело!

– Я буду обедать в восемь часов в своей комнате наверху, – отозвался Маркус, – а до тех пор можете забыть обо мне.

В беседке было душно и Маркус, открывая балконную дверь, чтобы освежить воздух, с серьезной улыбкой покачал головой.

Что за жалкая игрушка человек в руках судьбы!

Два часа тому назад он спокойно выходил отсюда, чтобы дойти до рощи и вернуться обратно… Но судьба погнала его в лес, где, наконец, разрешилась загадка, за что он благодарен ей…

Он был похож на человека, пытавшегося лбом пробить стену…

Подумать только, в его разгоряченной фантазии мерещился даже цыганский табор, а того, что было под носом, он не замечал в каком-то ослеплении.

Впрочем, он даже теперь недоверчиво покачивал головой, думая о гувернантке, добровольно променявшей роскошный образ жизни на тяжелый труд служанки!

Да и не он один, все были обмануты!

Для обитателей „Оленьей рощи“ работавшая в поле девушка была служанкой судьи, арендатора мызы. А единственный человек, знавший истину – старый судья, – особенно постарался усилить всеобщее заблуждение – он просто отрекся от самоотверженной племянницы в рабочем платье…

Старый комедиант!

Теперь все изменилось, и Маркусу не надо разбивать лбом стену, но, не смотря на это, он, как и два часа тому назад, в волнении шагал взад и вперед по комнате…

Воздух, освеженный промчавшейся грозой, был чист и ароматен и все, что жило и двигалось, дышало с обновленной силой. В гнездах под крышей беседки желтоносые птенчики громко чирикали в ожидании родителей, старательно сновавших в поисках добычи.

Вглядываясь в глубину леса, Маркус ожидал увидеть там белый платок… Он дрожал как игрок, поставивший на карту все свое состояние, и в волнении шептал: „она придет, должна придти, иначе все погибло!“

От этой мысли он холодел и спрашивал себя:

„А если я ошибся в своих расчетах? Вдруг она серьезно приняла его прощальные слова в графском лесу и постарается больше не встречаться?“

Кровь потоком бросилась ему в голову, и он одним прыжком очутился на балконе, но… ему не пришлось спускаться с лестницы…

Приложив дрожащую руку к глазам, чтобы защитить их от яркого вечернего солнца, он напряженно вглядывался и заметил белый платок, мелькнувший вдали.

С уст его готов был сорваться крик радости, и сердце билось так, словно хотело выпрыгнуть из груди, но он взял себя в руки и быстро вошел в беседку.

Девушка в это время показалась на дорожке. Одета она была в неприглядное рабочее платье, и широкие рукава рубашки развевались от ветра. Но шла она робко, нерешительно, а „наглазник“ никогда еще не был так сильно надвинут на лицо, как теперь.

Мужество, очевидно, совершенно оставило ее, когда она увидела открытую дверь беседки, и она готова была повернуть назад.

Это был критический момент, и сердце молодого помещика усиленно забилось, но долг „самаритянки“ победил, и девушка начала подниматься по лестнице.

Прижавшись в уголок дивана, Маркус не шевелился и даже затаил дыхание: ему казалось, что в эту минуту счастье всей его жизни висит на волоске! Шорох птички, полевая мышка, перебежавшая через тропинку, легкий шум в усадьбе могли испугать робкую девичью душу и навсегда спугнуть дичь, готовую запутаться в сетях.