Избранные произведения в двух томах. Том 1 - Александр Рекемчук

— Алло.

— Позовите Надю, — сказал в трубке юношеский робкий басок.

— Какую Надю?

Трубка затаила дыхание, потом послышались короткие гудки отбоя.

— Вот так встреча, — все еще не мог прийти в себя от изумления Царев. — Ведь только вчера виделись. Три тысячи километров…

— Двадцатый век! — улыбнулся Овсюк.

— А когда обратно?

— Завтра.

Пребывая в Ясногорске, Дмитрий Николаевич имел удовольствие гостить в доме Овсюка. Там собралась славная компания, был хороший коньяк, добытый неисповедимым способом (в Москве такого не достать), крутили на магнитофоне новейшие песенки Адамо — в общем, он провел там весьма приятный вечер. Безусловно, следовало ответить гостеприимством на гостеприимство. Но успеет ли Женька подготовиться к этой внезапности?

Снова зазвонил телефон.

— Алло.

— Позовите, пожалуйста, Надю…

Голос тот же. Паренек предположил, что ошибся номером, и теперь перезванивает. Явно из автомата — слышен уличный шум. Но какую Надю? И где ее взять? Или Надя — это та самая миловидная девушка, которая прикалывала повязки? Любопытно, что у них тут помещается, в этой комнате, когда обычные дни. «Надю…»

— Послушайте, молодой человек, — с назидательной суровостью сказал в трубку Царев. — Здесь похороны, понимаете? По-хо-ро-ны. Человек умер… А вы — Надю.

Трубка испуганно клацнула.

— Вот что, отец, — Дмитрий Николаевич дружески взял за пуговицу Овсюка. — Нынче в «Арагви». В семь часов. Я закажу столик. — И Лясковцу: — Ты тоже, с супругой.

— Всегда готов, — учтиво склонился Овсюк.

— Пока.

Царев с Лясковцом выскользнули из комнаты, прокрались по залу.

Музыка смолкла. Начиналась гражданская панихида.

Прошамкал микрофон.

— Товарищи, сегодня мы провожаем в последний путь…

Уже у выхода Царев, приподнявшись на цыпочки, посмотрел на оратора.

«Мать-перемать, даже это по бумажке…» — мысленно выругался он.

Полдневное солнце было так ярко, как бывает оно на исходе зимы, при морозной незамутненной синеве неба. Да еще в сочетании с белизной снега на крышах, деревьях, у обочин улицы. Ни в какой весенний, ни в какой летний день не может быть света пронзительней и чище.

Царев долго жмурился, выйдя из полутьмы траурного зала на этот свет.

Павел Иванович, прежде чем тронуть машину, опустил защитные козырьки.

Они промчались по Манежной площади.

Они пронеслись мимо дома Пашкова, реющего над городом всеми своими тремя этажами.

Им сверкнула навстречу колоннада Музея изобразительных искусств.

Они затормозили перед красным светофором у въезда на Метростроевскую.

Лясковец, сидевший позади, тронул Царева за плечо и указал на боковое окошко.

Рядом с их машиной на тротуаре стояла старуха в черном салопе, в черной облезлой каракулевой шапчонке, с черной же муфтой, свисающей на шнурах, в башмаках с галошками. Типичная арбатская старуха, из тех, которые все еще в невероятном множестве выползают на белый свет изо всяких Староконюшенных, Спасопесковских, Могильцевских, Зачатьевских и прочих переулков.

Старуха истово крестилась на противоположную сторону улицы.

Царев, чуть отстранив Павла Ивановича, выглянул в другое окошко.

Что за чушь?

На противоположной стороне улицы, в том самом месте, на которое крестилась арбатская старуха, был бассейн «Москва». Дмитрий Николаевич не раз приезжал сюда купаться с Наташкой и Верочкой.

Вровень с землей распласталась громадная чаша, и оттуда, из этой чаши, валил крутой пар. Плотные клубы пара, отделяясь от воды, смешивались, тучнели, наплывали один на другой, громоздились, росли, поднимались в небо, и там, уже вверху, они превращались в округлые купола, позлащенные зимним солнцем…

А старуха все стояла и крестилась на купальный бассейн «Москва».

— Ну и ну, — подивился Царев, хотя он и видывал немало сумасшедших старух.

— Так ведь здесь раньше храм был, Христа-Спасителя, — объяснил Павел Иванович. — Снесли его.

— Невидим град Китеж, — с обычной своей загадочной усмешкой отозвался позади Лясковец.

Двинулись.

— Что, Дмитрий Николаевич, — продолжил беседу водитель, — скоро поедем рыбку ловить? В Пирогово.

— Поехать-то поедем, — вздохнул Царев, — да не скоро. Сколько еще до лета!

— Скоро, — убежденно сказал Павел Иванович. И, помолчав, добавил: — А вот, говорят, на Оке щуку поймали с двумя головами. Щука одна, а головы две… Это как, Дмитрий Николаевич, если разобраться по науке: из-за радиации?

Царев поморщился. Опять эти смежные отрасли! Но ответил:

— Видишь ли, Павел Иванович, то, что с двумя головами — не чудо. А то, что в Оке еще ловятся щуки — вот уж, правда, чудо из чудес!

Обернулся к Лясковцу: оценил ли заместитель?

Заместитель оценил.

Дмитрий Николаевич, наказав Гале, чтобы никого не пускала, не соединяла ни с кем, уселся за письменный стол и придвинул к себе толстую ледериновую папку.

Но тут же вспомнил об Овсюке, о сделанном приглашении. По своему личному, минующему секретаршу, телефону он позвонил Степану Васильевичу, метру «Арагви», договорился насчет столика. Потом позвонил Женьке и сказал, чтобы к половине седьмого была во всей красе — он заедет за ней.

И раскрыл папку.

Бегло, но вместе с тем очень быстро вникая в смысл и так же быстро находя решения, он прочитывал бумаги и размашисто, наискосок писал резолюции: «Тов. Лясковцу Б. Я. Подготовьте приказ». «Отделу кадров. Разберитесь и доложите». «Тов. Капустину И. П. Повторный запрос. Почему задержались с ответом?»

В уголке очередной бумаги стоял хорошо знакомый Цареву гриф начальника главка.

«На Ваш № 281/II от…»

Так. Так… Что?!

Царев почувствовал, как липкий пот мгновенно покрыл лоб.

Он прервал чтение на полуфразе, вынул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся дымом — все это очень медленно, будто стараясь выиграть время у самого себя.

И так же медленно начал читать снова.

«Начальник Главного Управления… Директору института тов. Цареву Д. Н… На ваш № 281/II… детально рассмотрев представленные институтом предложения о широком распространении метода обработки данных сейсмической разведки с помощью машинно-счетных установок и специализированных партий, считает нецелесообразным и преждевременным… ввиду неизбежного удорожания, в связи с этим, общих разведочных работ, необеспеченности кадрами специалистов по электронно-вычислительной технике, а также отсутствия помещений, приспособленных…»

Царев придавил окурок в пепельнице так, что стало больно ногтям.

«…наряду с тем считает, что разработанная институтом методика имеет серьезное научное значение в перспективном плане».

«Г. Зяблов» — отпечатано в конце бумаги. И перед этими машинописными буквами — знакомая, крохотная, как вензель на перстне, закорючка: «Зябл».

Живая подпись живого Зяблова. Того самого, которого он только что видел мертвым, лежащим в гробу, с раскинутыми врозь ступнями ног и сложенными на груди восковыми руками. Одна из этих рук вывела привычную закорючку. Теперь она была мертва и смиренна, рука. Закорючка оставалась живой и неумолимой.

Нет, это немыслимо. Какая-то чертовщина…

Царев нажал кнопку.

В дверях появилась Галя.

— Когда вы получили это?

Секретарша подошла к столу, заглянула в бумагу.

— Вчера, Дмитрий Николаевич. С курьером.

Вчера. А Зяблов умер третьего дня. Значит, мог подписать еще во вторник. Или даже в среду — в тот же день, когда прямо в кабинете его наповал прострелил тромб. Может быть, даже в тот же час, в тот же момент. Он повалился на стол, его унесли, а на столе осталась лежать подписанная бумага. Потом ее отправили в канцелярию, и там она прокантовалась еще денек, потом ее зарегистрировали в «исходящих», вручили курьеру.

И если бы этот тромб вырвался из вены секундой раньше, бумага осталась бы неподписанной. И тогда можно было бы надеяться…

Надеяться? При чем тут надежда! Ведь все, что здесь написано, в этой бумажке, — глупость, идиотизм. Даже останься Зяблов жив, Царев, не колеблясь, ринулся бы в бой. А тут всего-навсего предстояло схватиться с мертвецом…

— Бориса Яковлевича, — приказал Царев секретарше.

И когда тот вошел, сунул бумагу ему под нос — как фигу.

— М-да, — сказал Лясковец, прочтя. — Вы, кажется, соглашались на Государственную?

— А что? — грозно навис над ним Царев.

— Ничего… — Борис Яковлевич спокойно и грустно посмотрел ему прямо в глаза. — Это — каюк.

— Каюк?

— Да.

— Увидим, — тяжело задышал Царев. И снова ткнул кнопку звонка. — Галя, соедините с Башкатовым.

Лясковец вяло махнул рукой.

— Ты что машешь? Башкатов поддерживал наше предложение?