Девятый для Алисы - Дарья Волкова

Хрен его знает вообще, чего он ждал, когда опускался перед ней на колени. Мишка считал, что для прелестей орального секса парни объективно устроены куда как удобнее, чем девчонки. Все снаружи, все предельно просто устроено — и отмыть можно до скрипа, и дело делать удобно, ничего не мешает. Девчонки — совсем другое дело. Все внутри, до скрипа не отмыть, и все как-то сложно, мокро, а еще если с эпиляцией не все идеально — так и вовсе удовольствие сомнительное.

А вот только что он узнал, что одна конкретная Алиса идеально создана для орального секса. Мишка не помнил, чтобы его когда-то так накрывало. Ну что, никто перед ним так широко бедра не раздвигал? Да бывало, наверное. Или таких идеально гладких у него до Алисы не было? Ну… были, наверное. Да просто… Просто…

Она пахла одуряюще. Она выглядела офигенно. И ничего там не устроено сложно. Там все устроено идеально для того, чтобы скользить языком. Чтобы играть. Чтобы вырывать стон за стоном — все громче и громче. И как кайфово, оказывается, когда женские пальцы давят тебе на затылок. И ты понимаешь, что она уже не может без твоих прикосновений.

И потом эта дурацкая фраза про сопли. Про то, что не кончала раньше. Он вдруг поверил сразу. И воздух в груди вдруг стал горячим-горячим. Так ты только сейчас… только со мной… Мысли реально путались, да и к черту мысли.

И Михаил бережно опустил свою ношу на кровать. Белье он час назад оптимистично застелил свежее.

Она дрожала под ним. У него дрожали пальцы, когда доставал презерватив. Первый раз надевал презерватив трясущимися руками. Успел еще окинуть взглядом ее — бело-розовую, доверчиво разверстую, влажно-блестящую — и все. А следующая дебильная мысль: «Почему так тесно и узко?!».

Миша не мог в последнее время отрешиться от мыслей об этом Владимире. Он явно был любовником Алисы. И представляя эту кривоногую мерзость рядом с Алисой, Мишка чувствовал, как его накрывает неконтролируемая горячая ярость. И вообще целый букет чувств за этим таился, которых Михаил никогда в своей жизни не испытывал. Ему не приходилось до этого делить женщину с кем-то. Михаил Девятов не знал конкурентов. И вот теперь, теперь… Он гнал от себя эти мысли, но они его все равно подстерегали и настигали. В самый неподходящий момент. Когда он заваливался спать и вдруг думал о том, что и Алиса сейчас в постели. С этим… И он ее… И тогда в кровати не лежалось совершенно, он вскакивал и делал столько берпи, пока не начинали трястись руки. И потом, после паузы еще столько же. Стакан воды — теплой, почти горячей. И обычно удавалось заснуть.

А вот теперь вдруг — эта дурацкая мысль. Как девушка, у которой есть постоянный любовник, может быть настолько тугой и узкой? Как будто на ногу натянул сноубордический ботинок — новый, только что из коробки. И внутренник туго обхватывает икру и стопу, сжимает. И его надо снять, разогреть в духовке, снова надеть и просидеть в нем полчаса — и тогда он сядет идеально под твою ногу, под все твои изгибы и выемки, до миллиметра.

Ну почему ему такая чушь лезет в голову?! При чем тут ботинок и нога?! Ботинок никогда не будет вокруг тебя пульсировать, сокращаясь. Мишка охнул. Она и так горячая. Но подогреть еще, безусловно, необходимо.

Алиса все еще дрожала. Дрожала снаружи. И дрожала, пульсируя, там, внутри. И способность соображать стремительно уплывала из головы.

— Мишка, Мишенька… — шептала она, и тут все выключилось разом и совсем. Кроме базовых инстинктов. Алиса называет его по имени. Его видит, его чувствует внутри себя, его обнимает. Никогда его не посещали мысли о том, что в постели с ним девушка думает о ком-то другом. А вот сейчас получить подтверждение, что Алиса именно его вот так… оказалась вдруг и жизненно необходимым, и сладостным. Он зарылся носом ей в шею, переводя дыхание. Она так сладко пахла везде. И там, внизу, и здесь, в шее. По разному, но очень сладко. Коснулся губами нежной кожи. И вдруг, неожиданно для себя, впился зубами. Никогда никому Миша не ставил засосов. Глупость это. И непорядочно. А тут вот потребность пометить Алису перекрыла вообще все. Сейчас она ему вломит. Точно вломит. Ну и пусть вломит.

А она прогнулась, обвивая ногами плотнее. И повернула голову. И выдохнула со стоном:

— Миш-ш-ш-ка …

Под Алисины всхлипывания: «Миша, Мишка» он поставил ей три засоса на шее, прежде чем взялся за нее всерьез. И оказалось, что собственную выдержку Миша недооценивал. С дрожью, всхлипываниями, стонами, трясущими руками и мокрой спиной, но он довел их двоих до совместного взрыва удовольствия.

Зато потом с чувством исполненного долга рухнул на Алису недвижным и почти бесчувственным тельцем. И позволил так себе лежать. Потому что даже после прошедшего густой щеткой по всему телу оргазма ощущать Алису под собой — было отдельным и очень ярко чувствуемым удовольствием. Он словно забирал ее себе, под себя, в себя, прятал там, присваивая себе. И это было совершенно новое ощущение.

Как и, кстати… Может, это заразно…

— Оказывается, я тоже кончаю с соплями… — Миша приподнялся на локтях и попытался откатиться в сторону. И почувствовал, как женские икры на его пояснице сомкнулись сильнее.

— А раньше без них кончал? — Алиса смотрела на него из-под длинных ресниц. Они у нее темные. В отличие от волос.

— Раньше так никогда не было… — честно сознался Миша. — Алис, отпусти меня, я хоть высморкаюсь.

— Нет, — покачала головой она. — Не отпущу. Можешь вытирать о мое плечо. Или о волосы. Я разрешаю.

Это было так странно. Нелепо. И так при этом… как-то правильно. Мишка усмехнулся и, обняв ее покрепче, перекатился вместе с Алисой на спину.

— Протяни руку и достань из тумбочки платочки бумажные.

Она выполнила.

— Ой, это не платочки.

— Это нам тоже скоро пригодится, — Мишка покосился на упаковку презервативов. — Ищи дальше.

А потом он прочищал забитый нос и дразнил Алису тем, что второй раз