РЕФЕРЕНС. Часть первая: ‘Карандаш и уголь‘ - Павел Сергеевич Иевлев

— Именно. Если оболочек станет намного больше, мы сможем привлекать в правящую страту не только близких родственников. Чтобы доказать, что это возможно, отец женился на моей матери, простолюдинке без генетической связи с владетелями. То, что я прошла слияние, подтвердило его правоту — нынешний тесный круг может быть расширен.

— Надо полагать, не все согласны с твоим отцом, — примерил я погоны Капитана Очевидность.

— Многие считают, что надо поступить наоборот. Не расширять аристократию за счёт притока свежей крови, а предельно сузить её. До числа тех, кто получит дозу ихора и будет затем править вечно.

— Тем самым навсегда закрыв вопрос сменяемости власти, — закончил я её мысль. — Красивая комбинация. Надо полагать, её особенно поддерживают те, кому оболочек не досталось, а значит, и ихор не противопоказан.

— Их называют «ждущие», — уточнила Калидия. — Входят в Совет с ограниченными правами. Раньше был шанс, что кто-то из носителей умрёт, и они получат оболочку по наследству, но теперь оболочек так мало, что им ничего не светит.

— Быть «вечнождущим» и навсегда остаться второго сорта — так себе перспектива, — покивал я. — Рискну предположить, что таких большинство, а между ними и абсолютной властью с бессмертием стоит только твой отец.

— Не он один, — ответила Калидия. — Старая аристократия, в основном, на его стороне. Они хотят избавиться от ихора, чтобы избежать раскола среди владетелей. Но и среди них нет единства — некоторые не хотят рисковать жизнью детей, опасаясь, что те не переживут слияния. Предпочли бы сделать вечноживущими правителями их, раз уж самим никак. Именно они поставили вопрос импичмента действующему спикеру, который со смертью наследника перестал удовлетворять требованиям. У него дочь-полукровка, протез руки — всё это формально позволяет требовать досрочного пересмотра статуса.

— В общем, — уточнил я, — если Креона выпрут из спикеров, хрен нашим, а не ихор. Сами всё выжрут.

— Скорее всего. Теперь вы понимаете, как это важно?

— Угу-угу. А ты, значит, решила возложить свои юные перси на алтарь отечества?

— Мне не нравится ваш тон, — насупилась Калидия.

— А мне не нравится, милочка, что ты мне врёшь. У тебя есть какая-то личная причина, за политику так не убиваются.

— Эта причина важна для процесса…

— Гендерной трансформации? Нет.

— Тогда это не ваше дело! — отрезала она ледяным тоном.

— Может, и не моё, — согласился я. — И всё же. Не так давно ты пыталась отчекрыжить мне башку, чтобы не становиться мальчиком, а теперь ты готова сдохнуть, лишь бы это случилось. Что поменялось, Калидия?

Ответить она не успела. С тёмного неба стремительно спикировал летательный аппарат незнакомой конструкции. Он завис в метре над крышей, из открывшейся двери выпрыгнули три фигуры в оболочках и метнулись к нам.

— Бежим! — крикнула Калидия и побежала к лифту.

Она успела. Успел бы и я, но Алька, не имеющая опыта моментального исполнения неожиданных приказов, протормозила, а я потерял время, приводя её в движение вручную. Лифт закрылся перед нашим носом.

***

То ли леталка шустрая, то ли лететь недалеко, но высадили нас быстро. Ну, как «высадили» — вышвырнули. Алька удачно (для неё) приземлилась на меня, пол оказался твёрдый — это всё, что можно сходу определить с мешком на голове. Руки замкнуты за спиной какими-то модными наручниками, но я, извернувшись, нащупал Алькин мешок и сдёрнул его. Она, повозившись, оказала мне ответную услугу. Без мешков мы увидели, что валяемся на полу в комнате без окон и мебели. Потолок состоит из двух половинок, видимо раздвижной. Так что нас, скорее всего, через него и вбросили, выпихнув из летательного аппарата. Тусклое освещение даёт лента светильника по периметру потолка, но смотреть тут особо не на что. Решил смотреть на Алиану, она здесь самое симпатичное зрелище, несмотря на испуганную физиономию и растрёпанную от мешка причёску. Очень хочется ощупать себе ребра, на которые она грохнулась чем-то удивительно острым для такой приятно-округлой в целом девушки, но при скованных сзади руках это невозможно. Надеюсь, ушиб, а не перелом.

— Ты цела? — спросил я Альку.

— Вроде бы, — сказала она неуверенно. — Ничего не болит. Испугалась только. Они нас убьют, как вы думаете?

— Убить они нас и на крыше могли, — успокоил я девушку.

Честно говоря, то, что нас не убили сразу, вовсе не означает, что не убьют позже. Предварительно помучив с целью получения какой-нибудь информации, которой мы можем располагать, а можем и нет. Как правило, на факт применения пыток осведомлённость пытаемого не слишком влияет. Будут пытать, чтобы проверить, действительно ли не знает, или чтобы убедиться, что рассказал всё. Пытаемый в данном случае сторона пассивная, инициатива не на его стороне. Но Альке я это озвучивать не буду.

Допрашивать нас никто не спешит, поэтому мы уселись на полу, прислонившись к стене и друг другу, что составило максимум возможного в таких скудных условиях комфорта. Я бы вполне мог, пользуясь случаем, подремать, но девушка, конечно, нервничает и не даёт расслабиться.

— Как вы думаете, кто нас похитил?

— Судя по модным костюмчикам — местные элитарии. Такое в магазине не купишь.

— Как вы думаете, зачем нас похитили?

— Одно из двух — чтобы мы не были там, где были, или чтобы мы были там, где не были.

— Не поняла… — призналась Алька.

— Либо целью было увезти нас оттуда, либо целью было привезти нас сюда. В первом случае они не хотят, чтобы я выполнил заказ Креона, во втором — я им зачем-то нужен тут. Тебя, извини, скорее всего, прихватили просто за компанию.

«Или для воздействия на меня. Например, чтобы посмотреть, как я отреагирую, если тебя будут при мне пытать. Если я вдруг окажусь стоек к пыткам сам», — это то, что я мог бы добавить, но не стал. Зачем мне девичьи истерики? Кстати, я вовсе не собираюсь изображать пленного партизана — расскажу всё, что просят. Моей стороны тут нет. Но, как я уже говорил, на применение пыток влияет готовность к ним пытающего, а не пытуемого.

— А как вы думаете… — не унимается девица.

— С трудом, — перебил её я. — С трудом думаю. Башкой треснулся, когда упал.

Преувеличиваю. То есть, башкой я, конечно, треснулся, но не настолько, чтобы волноваться на