Падчерица Синей Бороды - Нина Васина

– Вы что, совсем с ума посходили? – шепотом возмущается молодой человек, осмотрев меня сверху вниз. – Мне девятнадцать лет, я имею право сам решать!

– Конечно, конечно! – успокаивает его Пенелопа, натягивая резиновые перчатки. – Где у вас ванная?

– Помогите, он может умереть в любую минуту! – стонет женщина с измученным лицом. – Это чудо, что он до сих пор жив!

– Мама! – заламывает руки юноша. – Я тебя умоляю уйти куда-нибудь и оставить меня в покое! Зачем тут еще этот ребенок? Уйдите все!

– У него от страха могут начаться спазмы кишечника, понимаете, на нервной почве, он очень переживает! – шепчет женщина, показывая мне ванную.

– Вы не волнуйтесь, – я с удивлением осматриваю ванную комнату с позолоченными кранами, треугольной ванной с отверстиями для гидромассажа и пластмассовых разноцветных рыбок, покачивающихся в пластмассовых разноцветных водорослях за стеклом – вместо кафеля – во всю стену.

– Он очень интеллигентный мальчик, очень, наша семья…

– Пенелопа! – кричу я. – Посмотри, может, лучше устроиться где-нибудь в комнате?

– Да-а-а… – осматривает Пенелопа ванную. – Боюсь, что у нас проблемы. Он не хочет нигде. Он напуган и нервничает. Контейнер продвинулся по кишечнику далеко, просто так не достать, нужно делать клизму, а у интеллигентного мальчика настоящая истерика и нервный запор.

– Вот! – женщина принесла небольшой таз, в котором, изогнувшись, заполненные чем-то, продолговатые, с пустой пупырочкой на конце лежат два презерватива. – Я случайно обнаружила, мальчик вызвал у себя рвоту и испугался… Это было в его желудке! А то, что в кишечнике, не выходит! Его похитили, вкололи сильнодействующее психотропное средство и начинили наркотиками! – шепчет она и закрывает глаза от ужаса.

– Как его зовут? – интересуюсь я.

– Юлиан. Юлик, а вообще-то Юрий Борисович, но вы не думайте ничего плохого, он мне объяснил, из него сделали живого перевозчика наркотиков! Это мафия, настоящая мафия!

– Принеси мой чемоданчик из коридора, – просит Пенелопа.

– Вы ко мне не прикоснетесь! – кричит из комнаты Юрий Борисович.

– А как мафия собиралась забрать у ничего не подозревающего перевозчика свои контейнеры? – интересуется Пенелопа у женщины, достает из чемоданчика резиновый пузырь и наполняет его водой.

– Это у них все продумано, – шепчет женщина, прикрыв за собой дверь в ванную. – Ему позвонили! Приказали в десять вечера прийти в условленное место! А там бы его непременно ударили по голове, чтобы он потерял сознание, или одурманили хлороформом, а потом… Что это у вас?

Пенелопа достала шприц, сломала головку у ампулы и набирает его.

– Если ваш сын не согласится все сделать добровольно, придется вколоть успокоительное.

– Нет, мы так не договаривались, – озабочена женщина, – никаких уколов! Юлик боится уколов с детства!

– А реанимации и статьи за перевозку наркотиков он не боится? Бедненький, похищенный мафией!

– Я же вам объясняю, он ни при чем, его начинили этой гадостью в бессознательном состоянии! Подождите!..

– Вы платите мне за клизму, и я сделаю ее любой ценой. Такой уговор!

– Если кто-то из вас двинется с места, я перережу себе горло! – заявляет Юрий Борисович, приставив к шее огромный кухонный нож.

Мы втроем застываем в дверях ванной, подняв головы вверх.

Вероятно, для усиления эффекта устрашения он вытащил в коридор стул и стал на него, возвышаясь над нами и дрожа коленками. Немая сцена длится секунд двадцать, потом измученная женщина падает в обморок, широко раскинув ноги и ударившись головой в пол.

Я начинаю раздеваться.

Сначала я снимаю ботинки, стаскиваю джинсы, колготки, потом – быстро – трусы. Свитер надет на голое тело, поэтому его я снимаю медленно, чтобы продлить оторопь трясущегося на стуле Юрия Борисовича и чтобы его нижняя челюсть отвисла до критического состояния. Некоторое время я стою голая и держу свой любимый желтый кашемировый свитер двумя пальцами, потом бросаю его, и свитер падает рядом с раскинувшейся женщиной. На паркет у моих ног капает первая капля крови.

– Алиса! – шепчет застывшая со шприцем в руке Пенелопа.

– Ничего страшного, – говорю я тихим, спокойным голосом, – ты же знаешь, это у меня случается от злости.

– У ва-вас кровь те-течет, – показывает рукой с ножом Юрий Борисович на пол.

Я задираю голову, и следующая капля капает на грудь. Я медленно размазываю ее ладонью.

– Помогите мне, – говорю я, глядя на Юрия Борисовича и размазывая вокруг пупка следующую каплю.

– Вам нужно в ванную! – суетится юноша, опускаясь со стула и размахивая ножом. – И холодное полотенце на нос! У меня в детстве тоже такое бывало, мне тогда закладывали ватку с перекисью водорода. Мама! Где у нас перекись? – он перешагивает через лежащую женщину и заходит в ванную.

Я отодвигаю от двери Пенелопу, делаю ей знак ладонью, что все в порядке, при этом ловлю следующую каплю крови и закрываю перед ее носом дверь.

В ванной первым делом отодвигаю ногой подальше нож, который юноша положил на пол, потому что он мешал ему открывать пузырек.

– Вот. Засуньте в ноздрю и закиньте голову.

Приблизив свое лицо ко мне почти вплотную, он помогает заталкивать ватку в ноздрю ухоженными тонкими пальцами пианиста.

– Юрий Борисович, – говорю я шепотом в его расширенные зрачки, в приоткрытый от напряжения рот, в полыхающие скулы, – у вас живот сводит, да?

Он садится на край треугольной ванны, задерживается глазами на моей груди и вздыхает.

– У меня ничего не получается, я сидел на унитазе, ничего не выходит, я даже выпил водки. Как заклинило! Так уже бывало в детском саду, когда нас заставляли сдать анализы, ну, вы понимаете, меня заставили выпить касторового масла, и от страха, что сейчас я выпачкаю штанишки, случился спазм. Вам лучше?

– Видите этот пластмассовый хоботок, – я говорю, задрав голову вверх и дыша ртом, потому что ноздри забиты мокрой ватой. – Он очень тонкий и хорошо закруглен, – засовываю наконечник резинового шланга в рот и облизываю его между вздохами. – Он входит нежно, если все делать аккуратно. Раздевайтесь, – осторожно протягиваю руку и открываю кран.

– Совсем? – не удивляется Юрий Борисович, внимательно отслеживая, как я облизываю пластмассовый носик клизмы.

– Ну, я же совсем голая. Вот сюда давайте, ко мне, в ванную.

Когда Пенелопа осторожно приоткрыла дверь, мы с Юрием Борисовичем сидели, расставив ноги, друг напротив друга, голые и уставшие, а между нами на блестящей эмали ванной лежали две окровавленные ватки из моего носа и два соединенных друг с другом резиновых контейнера из его прямой кишки.

– Я хочу видеть, как это работает, – показала я на отверстия для гидромассажа, и посеревшее лицо Юрия Борисовича оживилось.

Он стал нажимать какие-то кнопки на пульте управления, и я еле успела выкинуть контейнеры, хлынула вода, мы сели друг напротив друга, я предложила в память о Курте Воннегуте соединиться пятками, и Юрий Борисович сразу же меня понял (интеллигент, одно слово!), он нащупал своими ступнями мои, а потом предложил выпить за всех последователей Боконона и закричал: «Мама, коньяк нам в ванную!», и Пенелопа принесла поднос с бокалами, и укоризненно заметила, что нужно быть осторожной и всегда работать в перчатках, а мы с Юрием Борисовичем, соединившись под водой пятками, пели хором в память о Бокононе:

Расскажите вы мнеО счастливой странеГде мужчины храбрее акулА женщины всеСияют в красе,И с дороги никто не свернул![3]

– Ну, ты даешь! – выдохнула в машине Пенелопа, взявшись за руль.

Дальше я не слышала. Я заснула, как упала в обморок. Наконец-то за последние пять дней я оторвалась от всего мира и отдалась полнейшему бесчувствию сна.

В половине шестого в стекло машины постучали чем-то металлическим. Звук получился звонкий и нервный. Кое-как разлепив глаза, я увидела спинки передних сидений, а потом близкую руку в огромной перчатке, постукивающую ключом с той стороны стекла.

– Войди-и-ите! – зевнула я, потягиваясь.

– Вы живы? – теперь с той стороны стекла образовалось круглое усатое лицо в каске.

– Я есть хочу.

Опускаю стекло.

– Чья машина? – интересуется страж порядка.

– Сейчас посмотрим… – я перелезаю на переднее сиденье. – Технический талон устроит? Вообще-то хозяйка здесь живет, – киваю на вывеску прачечной.

– Это машина Пенелопы? Ладно, проехали, я сразу не узнал. Пряник будешь?

– А кофе? – капризничаю я.

– Ладно, пошли.

Поеживаясь, бегу за утренним милиционером. Все спит вокруг – воскресенье, на перекрестке светится тусклым огоньком кафе.

За чашку отвратного кофе и подозрительный салат с селедкой я совершенно чистосердечно призналась милиционеру, что Пенелопа в своей прачечной не снимает порнофильмы с малолетками, не растворяет в ванной трупы, не подделывает документы, не печатает деньги, не разводит кроликов и не выращивает в подвале шампиньоны.