Отто фон Штиглиц - Андрей Готлибович Шопперт

пять лошадок, и продавец хвастал, что разгонял свою ласточку до восьмидесяти километров в час. Отдал Брехт за него всего четыре с половиной тысячи франков. Дёшево, выходит, обычный француз за три месяца может накопить на такой вот автомобиль. Нда, не ту страну вы товарищ Брехт избрали для проживания. Может, забрать все деньги, жену с детьми и в Париж переехать. Брехту тут жить понравилось. Сможет с помощью китайских контрабандистов сбежать из Владивостока. А ну, да, через два года его – Париж завоюют немцы. Нет, не немцы – фашисты. Ну, их нафиг. Придётся остаться в СССР.

Маршальский Ситроен тронулся и Брехт, отпустив сцепление, медленно поехал за ним.

Событие тридцать шестое

Если у вас есть знакомый иностранец, который хвалится тем, что прекрасно понимает русский язык, предложите ему перевести на свой родной фразу «косил косой косой косой» и посмотрите на реакцию…

Жил маршал на улице Театральная. Брехт себе карту Парижа купил в первый же день. И разговорник заодно. Оба его квартиранта и испанец, и итальянец немного французским владели, а Брехт вот кроме «Абажур, банжур», и не знал почти ни одного слова. Потому, всё свободное время разговорник и штудировал. Улица была в старом Париже и называлась Rue du Teatre и судя по тому что упиралась она в какой-то театр, то явно переводится это, как Театральная. Дом был двухэтажный, чуть обшарпанный, но со всякой лепниной и даже горгульями.

Ну, вот и выяснили, где Филипп с будёновскими усами проживает. Брехт машину не глушил, поставил её чуть в сторонке и понаблюдал, как полусонного ветерана водитель почти внёс в подъезд. Ну, к любовницам или в гости в таком виде не ездят, значит, тут месье будущий премьер и проживает. Чёрный «Ситроен» Traction Avant минут через десять уехал, а Иван Яковлевич заглушил мотор своего «Пежо» и вышел из машины. Прошёлся по улочке. Везде старые двух и трёхэтажные дома, явно из далёкого прошлого, не экономили тогда на украшениях, все дома делали архитекторы, а не жилстрои с отделстроями. Не далеко от маршальского дома было кафе. Называлось «Carmesi». Что это значит, Брехт не знал, да и не всё ли равно. Главное, что внутри можно сесть за столик, заказать чего поесть и чашечку хорошего кофе, умеют местные его приготовить, хоть и получается густой и с осадком, как в Грузии. Чашки тоже чуть маловаты. Культур – мультур, не литрами тут народ пьёт, а меленькими даже малюсенькими глоточками, пятьдесят грамм на полчаса растягивая. Не мог так Иван Яковлевич. Воспитание не то. Потому всегда заказывал себе четыре порции в одну большую кружку залить, чем вызывал неодобрительные качания головой местных барист. Общался с ними то на немецком, то на английском, то на русском. Обязательно один из трёх языков срабатывал. В Париже, как и в Марселе, было полно эмигрантов из России. Вот и в этот раз общаться довелось по-русски. Девушка такая тургеневская, хоть и с акцентом, но объяснилась с ним. Дочь, видимо, хозяина кафе, а может просто наёмная официантка. Заказал себе Брехт шницель с жареной картошкой и как всегда четыре порции кофе.

– Ви из Совьетской Росии? – сразу раскусила.

– Найн, их бин дойч.

– Дойч, – сразу глаза васильковые потухли. Не любят русские немцев, а французы тем более. Ну, и ладно, не плюнет же в картошку. А если плюнет? – Шучу. Да я из СССР.

– О, я скажу папа!!! Он лично вас обслужит. – Значит, всё же дочь.

Папа был толстенький с лысым совершенно черепом, а вот глаза были такие же, как у дочери – васильковые.

– Что желает, товарищ коммунист? – и эдак, насмешливо, как с меньшим братом говорит. Непутёвым.

– Да, вот хотел шницель с жареной картошкой заказать, а на вас глянул, и подумал, а не ударить ли нам по пелемешкам.

– Ух, ты! «Нам» мне нравится. Давненько я с земляками оттуда не общался. Пойду, распоряжусь. Жена быстро сделают с дочерью. Посетителей нет, так что я, если вы не против, составлю вам компанию, вопросами о том, как вы там живёте помучаю. Согласны, товарисч? Под лёгкое винцо?

– Я за рулём. Но под хороший кофе, согласен пообщаться.

– Айн, момент. Я мигом, только отдам распоряжения.

Пельмени готовились долго. Брехт сто раз пожалел, что выдал себя, нет, ничего не боялся, в смысле провала, а вот отвечать на многие вопросы этого Лёни – Луи, было неудобно, словно оправдания властям СССР искал. Голод? Да был, а что в тысяча девятисотом не умерло почти миллион человек от голода? Разруха? Строим. Нет, не был в Санкт-Петербурге, не свезло. Говорят, дома все обшарпанные, десятки лет не крашенные. Не видел. Далеко живу, на Дальнем Востоке. Владивосток. Флот. Вона чё, мусье бывший флотский офицер. Нет. Флота нет. Ну, почти нет. Так ваши же всё угнали и продали врагам России.

Когда пельмени принесли, не жуя и не чувствуя вкуса, быстро заглотил, расплатился и вышел. Как в душу нагадили. Человек плохое всегда быстро забывает. Воспоминания о молодости они всегда светлые и солнечные, нет там пасмурных и дождливых дней. Красивые девушки, мороженное. Театры, мать их. Смотры. Государь парад принимает. А ему что светлое вспоминать. В той жизни? В этой-то вообще ничего нет светлого. Реки крови и пота. Ну, разве Катя-Куй. Да и вот сейчас вспомнил, и тревожно на душе стало. В Москве уже хватились, что Брехт не приехал. Что будут делать? Могут и жену арестовать. Или сразу не могут? Ну, мало ли, убили, или заболел и в больнице лежит. Может зайти в посольство и рассказать о задумке?

Ну, нафиг! Прямо там и арестуют. Не дадут покинуть посольства, а потом в ящике домой тайно переправят. А там с пристрастием поспрашают, сам ли до такого додумался или от Тухачевского или Егорова команду такую получил. Нет. Машем и улыбаемся. Машем и улыбаемся.

Брехт вышел из кафе, которое называлось «Carmesi». Так и не спросил у хозяина, что это значит, и