Замок ужаса - Юрий Брайдер

Богов Верхнего Мира он о том не просит, ибо месть — удел тьмы и мрака, даже если она священна. Губит себя прибегший к отмщению, хотя бы и мстил он справедливо. Это знают звери, знают птицы, знает вся тайга. Это мог знать охотник, но не хочет знать шаман.

Он вынул нож и хотел срезать черную, засохшую ветку осины в залог своей мести. Коснулся дерева острием — и вдруг почудилось на миг, что не нож старый с рукояткой костяной в руках, а молния!

Боль пронзила правую руку, и какое-то время он напрасно растирал и разминал ее. Не чувствовал, будто и не было руки! Наконец смог шевельнуть ею, разжал пальцы, вцепившиеся в нож.

Но что это?.. Старое, темное лезвие, вонзавшееся в дерево, теперь горело неземным, снежно-белым блеском!

Этот блеск напоминал что-то… Филипп вспомнил… Луч, да, луч, породивший Огненное Решето! Какую же силу обрел теперь старый нож?

Страшно! Не бросить ли его туда, в глубь земную? Нет. Жалко. Старый друг этот нож, помощник. И Филипп торопливо сунул его в чехол на поясе, двинулся прочь.

Быстрая ходьба успокоила его, и мысли перешли к женщине, оставшейся в его пещере у Шаман-камня.

Александра… она была Филиппу совсем чужой. Иной раз ненависть к ней переполняла его. Как-то ночью занес над ней нож — но тотчас отошел прочь. Как нельзя убить сонным покровителя рода, так нельзя убить во сне и его дочь. И Филипп все-таки боялся ее, хотя и овладел ее мыслями и памятью, и заставил ее губы произносить то, чего хотел знать он, а глаза — видеть то, что угодно ему. Она не стала Айями для Шамана, и даже если охотник Филипп Актанка завладеет телом Александры, душа ее все равно будет ускользать от него на тропы непостижимые. Он чувствовал это! Ибо не шаман находит Айями, а Айями находит шамана. И только тогда может он зваться истинным избранником духов!

Не было греха в том, что Филипп хотел ее тела. Они сородичи, да, но родство их столь дальнее, что он считает себя тонгасом, а она — русской. Филипп носит прозвище Актанка, но это не более чем дань древнему преданию. Рожденный тигром, как бы не так! Александра Бояринова имеет больше прав на родовое имя.

Филипп приближался к Шаман-камню. Сейчас он войдет в пещеру и скажет:

«Может быть, в тебе Айями моего предка живет? Ведь души умерших иной раз снова на земле рождаются, бесконечный ряд превращений свершая. Говорят, это удел женщин.

Да, я шаман, я из рода шаманов. Я этот дар от предков принял по наследству. Но нет у меня Айями — небесной жены, поэтому не настоящий шаман я. Нет у меня могущества обернуться Медведем, Орлом, Лосем! А ведь во мне душа прародительницы моей Ллунд приют нашла, еще когда материнское молоко пьющим был! Простых слов не знал, зато и тогда знал проклятие Хорги.

Когда я возраста разумной речи достиг, отец мой шапку из зимней рыси мне задом наперед надел, выспрашивать про дела давно прошедшие стал. Тяжело мне было: ведь я брел вспять через реку Времени! Но все сказал, что узнал от прародительницы Ллунд о шамане Чамхе и его Айями-тигрице.

И тут беда случилась. Младший сын отца моего, разыгравшись, котел с кипящей водой на себя опрокинул. Закричал он!.. Отец к нему бросился — и забыл мне заветные слова сказать: «Довольно, забудь прошлое, нынешним живи, в будущее не заглядывай!» Забыл шапку мне на голову правильно надеть.

Должен был я тогда же и умереть, но вместо меня в селение Мертвых ушел брат мой младший. Однако с тех пор душа Ллунд терзает меня, и я не забыл былого.

Знаю, смерть моя ужасна будет. Когда — не ведаю. Так дай же, Айями, мне постичь, что такое — истинным шаманом быть, как предок мой Чамх, у которого была Айями-тигрица!»

Филипп решил: если глухой останется Александра к его мольбам, он даст ей напиток из пережженных перьев кукушки. Вот он — во фляге, на поясе. Нет средства более крепкого, чтобы привязать женщину к мужчине, пусть даже это — небесная женщина! Едва ли минует время, нужное солнцу, чтобы пройти четверть пути от восхода до полудня, как подействует на нее волшебное снадобье.

Правда, если сердце женщины отдано другому, зелье может навлечь на нее беду! Но Филиппу не хотелось думать, что сердце Айями может быть занято. Да и кем?! Не этим же… который в прошлой другой жизни был свиньей. И не мальчишкой Михаилом Невре. Уж это сразу видно!

Нет, Айями должна полюбить шамана! И тогда…

Филипп замер.

На берегу Татиби, прямо перед входом в пещеру, он увидел медведя.

Свет и тени играли в глазах, мешали видеть, но он все же разглядел, что медведь ловит рыбу.

Знал Филипп: с недавнего времени все в тайге смешалось. С того самого дня… Солнце, небо, дождь, звери и птицы вокруг осины-чудовища исконные повадки забыли. Вот и сейчас: по всей тайге зима, а в Татиби кета на нерест идет.

Река играла на солнце, слепила… И вдруг медведь ввалился в воду, размахивая передними лапами, пытаясь настичь, прихлопнуть стремительных рыб, гоня их на камни, где хорошей самке воды в полтела.

Брызги, шум, плеск! Наконец медведю повезло, и какое-то мгновение он, удивительно похожий сейчас на человека, стоял на задних лапах, передними пытаясь удержать скользкое, большое, сверкающее тело рыбы.

Лучилась радуга брызг, и шуба его, казалось, тоже серебрится.

Наконец он перехватил рыбину зубами и ринулся из воды. Лег на пригретый бережок и начал есть. Наелся, потом напился из реки и огляделся, принюхиваясь.

Филипп невесомо шагнул за куст чубушника. Потянул с плеча ружье, изо всех сил стараясь не думать о том, что намерен сейчас сделать. Нельзя хвалиться, что хочешь убить медведя; услышит — и не придет на выстрел.

Нет, Филипп, конечно, не хвалился. Он даже мыслей своих боялся! Да ведь и медведь был не простой. Медведь был… белый!

Что же, рожденный Огненным Решетом, наверное? Тоже чудовище!

Филипп поднял ружье — и тут из пещеры вышла Александра.

Она была босая, с распущенными волосами, в клетчатой рубашке и этих своих грубых мужских штанах. Она пошла к воде, да тут серебристый медведь, прилегший было на солнечном припеке, вскочил и с ревом кинулся к ней.

Убегать при встрече с медведем нельзя — лучше стоять и кричать на него. Александра, наверное, не знала этой хитрости, но двинуться не смогла от ужаса. Она вскинула руки, зажмурилась, и тут же, воскликнув:

— Михаил!.. — повалилась на траву.

«Айями дала Чамху в помощники духов волка и медведя, сказав, что это ее сородичи Хорги. И впрямь — одеты они были в такие же серебряные одежды, какие носила она…»

Эти слова говорила прародительница Ллунд о той, что сгубила Чамха.