Северная Корея: вчера и сегодня - Андрей Ланьков

Сигналом к атаке на «местную» группировку стала большая речь, с которой Ким Ир Сен выступил на декабрьском (1952 г.) пленуме ЦК ТПК. Хотя в речи (по крайней мере, в том ее варианте, что публикуется сейчас в открытых корейских изданиях) почти не было прямых упоминаний деятелей «местной» группировки, но многочисленные обличения фракционизма имели вполне определенную направленность. [202] Куда более конкретно на этом пленуме высказывался Пак Чхан Ок, секретарь ЦК ТПК, который после отстранения А. И. Хегая претендовал на роль ведущего деятеля «советской» группировки (и, увы, отличался немалой активностью во фракционных интригах). В своих выступлениях он жестко критиковал многих бывших руководителей Трудовой Партии Южной Кореи. [203]

15 января 1953 г., то есть непосредственно после декабрьского пленума, Пак Чхан Ок жаловался первому секретарю советского посольства В. А. Васюкевичу на конфликты и грызню группировок. По его словам, в конце 1952 г. эти конфликты заметно обострились. О положении дел в руководстве ЦК ТПК он сказал: «Работать крайне трудно. Те или иные мероприятия партии и правительства проводятся медленно, под большим нажимом… Ряд партийных и государственных работников не доверяет сообщениям корейского радио. Усилились пережитки сектантства и группировщины, «недовольные» стараются привлечь на свою сторону колеблющихся и т. п… Положение дел было таково, что необходимо было этот вопрос поставить на V пленуме ЦК, что и было сделано Ким Ир Сеном в его докладе… При постановке этого вопроса на Пленуме ЦК преследовались следующие три цели: во-первых, серьезно предупредить всех фракционеров, что партия будет вести решительную борьбу против любых проявлений фракционной деятельности в партии; во-вторых, отколоть от фракционеров колеблющихся, менее устойчивых членов партии и в-третьих, дать возможность партийным организациям поднять на должную высоту критику и самокритику и этим самым улучшить работу партийных организаций, поднять на более высокий уровень работу партийного и государственного аппарата. [204]

После декабрьского пленума положение «местной» группировки ухудшилось, а вскоре начались и аресты. В самом начале 1953 г. по Пхеньяну распространились слухи о якобы имевшей место неудачной попытке государственного переворота. Вслед за этим стало известно об аресте ряда руководителей «местной» группировки. Это были в большинстве своем люди, связанные с проводившейся на Севере подготовкой партизанских отрядов и диверсионных групп, предназначенных для действий в Южной Корее. Именно их и обвинили в подготовке переворота.

В конце марта или в начале апреля со своих постов были сняты лидер внутренней группировки (а в свое время — и всего корейского коммунистического движения) министр иностранных дел Пак Хон Ен и министр государственного контроля Ли Сын Еп. Ли Сын Еп был тут же арестован по абсурдному, но вполне в сталинских традициях выдержанному обвинению в «шпионаже в пользу США», а Пак Хон Ена ненадолго оставили на свободе.

4 апреля 1953 г. первый секретарь советского посольства В. А. Васюкевич по поручению советского посла посетил Пак Чхан Ока, чтобы выяснить ситуацию после недавних арестов и уточнить, кто именно из числа выходцев из Южной Кореи по-прежнему входит в состав правительства. По-видимому, посол хотел знать, кого из тогдашнего пхеньянского руководства отныне следует считать «живыми трупами», обреченными падению или смерти в ближайшем будущем. Пак Чхан Ок, который, подобно многим руководителям других группировок, был весьма рад низвержению внутренней группировки, сообщил требуемые сведения. В тот момент в партийном и государственном аппарате, а также в различных общественных организациях находилось на руководящих постах более 500 членов Трудовой Партии, в разное время прибывших из Южной Кореи: 82 человека на руководящей партийной работе, 237 человек в органах народной власти и 186 человек в различных кооперативных и общественных организациях и органах печати. Пак Чхан Ок даже в этой связи постарался уколоть своего главного противника — А. И. Хегая, к тому времени уже мертвого. Пак Чхан Ок заметил, что именно А. И. Хегай некогда назначил на руководящие посты «слишком много» бывших подпольщиков. Однако, по словам Пак Чхан Ока «в связи с раскрытием заговорщицкой группы во главе с Ли Сын Епом ЦК ТПК принимает меры к более тщательному изучению указанных руководящих работников, прибывших из Южной Кореи» (иначе говоря, готовит чистку — А. Л.). [205] Впоследствии Пак Чхан Ок постоянно информировал советское посольство о том, как развиваются события вокруг дела Пак Хон Ена — Ли Сын Епа, и каждый раз, когда следствию удавалось выбить из арестованных очередные абсурдные признания, сообщал о них советским дипломатам.

3 августа 1953 г., всего через неделю после подписания перемирия, которое положило конец Корейской войне, в Пхеньяне открылся первый в истории КНДР крупный политический процесс. Впрочем, ему суждено было стать и последним таким процессом, так как суд над Пак Хон Еном носил полузакрытый характер, а впоследствии северокорейский режим вообще отказался от организации пышных судебных спектаклей.

Процесс продолжался 4 дня. Перед Верховным судом КНДР предстали 12 человек во главе с Ли Сын Епом, бывшим секретарем ЦК ТПК. Все обвиняемые были ветеранами коммунистического движения, после Освобождения входили в высшее руководство Трудовой Партии Южной Кореи, а к моменту ареста находились на весьма заметных постах в КНДР, занимаясь главным образом руководством деятельностью подполья и партизанских отрядов на юге страны. Кроме Ли Сын Епа, среди обвиняемых выделялись Пэ Чхоль, бывший заведующий так называемым «отделом связи» ЦК ТПК — специальным подразделением, которое занималось организацией нелегальной деятельности в Южной Корее, его заместители Пак Сын Вон и Юн Сун Даль, заместитель министра пропаганды Чо Иль Мен. Против них было выдвинуто четыре основных обвинения: подготовка государственного переворота; подрыв коммунистического движения на юге страны; сотрудничество с японской полицией в годы оккупации; шпионаж в пользу США. [206]

Кроме того, инкриминировалась подсудимым и подготовка прямых подрывных акций. Так, обвиняемый No. 1 — Ли Сын Еп заявил, что еще в июле 1950 г. Нобл сообщил ему, что американцы намечают на конец сентября 1950 г. высадку крупного десанта в Корее и последующее наступление до корейско-китайской границы. По словам Ли Сын Епа, Нобл потребовал организовать в Пхеньяне восстание в поддержку наступающих американо-южнокорейских войск. [207] Пожалуй, вот тут чувство меры определенно изменило организаторам процесса. Даже если отвлечься от того обстоятельства, что, как нам сейчас хорошо известно, само планирование Инчхонской операции началось только в конце июля [208], и что само решение пересечь 38-ю параллель было принято уже в ходе боевых действий, весьма странной выглядит мысль о том, что американцы сообщили своему агенту столь секретную информацию как конкретную дату высадки, да еще за 2 месяца до самой операции!

Однако главным из выдвинутых было обвинение в подготовке военного переворота. Как было заявлено на суде и послушно подтверждено подсудимыми, подготовка этого переворота началась еще в сентябре 1951 г., причем дата его неоднократно переносилась и в конце концов он был, дескать, намечен на первый выходной сентября 1952 г. [209] Заговорщики якобы собирались сместить Ким Ир Сена и людей из его ближайшего окружения и сформировать новое правительство. На суде был даже сообщен его примерный состав: премьер-министр Пак Хон Ен, его заместители — Чан Си У и Чу Ен Ха, первый секретарь ЦК ТПК — Ли Сын Еп. [210] Переворот должен был, как утверждалось, произведен силами подчинявшихся обвиняемым отрядов Кымгансанского училища — центра по подготовке партизанских и разведывательно-диверсионных формирований для действий на Юге. Разумеется, прозвучала (хотя как-то робко, неохотно и малодетализировано) также и неизбежная тема планировавшейся американской поддержки: дескать, в случае переворота американцы собирались высадить десант в Вонсане и Анчжу.

Обвинение это было достаточно фантастичным, так как подчинявшиеся «заговорщикам» военные силы состояли лишь из нескольких рот, вооруженных только легким оружием. В то же время в стране находились китайские войска, которые едва ли бы смирились с подобной попыткой, да и советское влияние оставалось еще огромным. [211] Еще более далеки от реальности были заявления о том, что некоторые обвиняемые с давнего времени были агентами японской полиции, а потом перешли на службу к американцам, что они систематически предавали южнокорейское подполье, участвовали в диверсионно-вредительской деятельности против КНДР.