Преследователь (Записки Даниэля Бренделя) - Гюнтер Вайзенборн

по сплошным развалинам в погоне за куском хлеба или сигаретой. В свое время они работали на войну, приведшую к полному краху. Они были слепы тогда и оставались слепыми. А главное — они уповали на великий закон забвения. Виновник злодеяния забывает о нем легче, чем жертва. Никто не расспрашивал, не заговаривал о прошлом. Люди вторично отвернулись от нас и плакались на собственную судьбу. Мы же молчали, уразумев наконец, что сестра оборотня зовется забывчивостью.

Забывчивость прячет злодеяния под своим покровом. Эта недобрая опекунша входит по ночам в спальни, где мечутся в беспокойном сне преступники, залившие мир кровью, и своими призрачными руками снимает с них бремя воспоминаний, чтобы у них назавтра прибыло сил и отваги. Она обволакивает дымкой страх и трепет, она ласково баюкает ужас, чтобы он уснул в миллионах голов. Она, бледная сестра оборотня, несет на смену злобе дурман забвения.

А если кто-нибудь не смирившийся попытается напомнить о море пролитой крови и потребует наказания, тысячи других скажут, качая головой: ничего мы об этом не знаем. Кровь проливали? Не верю. О каких злодействах идет речь? Мы ничего такого не припоминаем…

Я провел бессонную ночь. Я вспоминал Еву, исчезнувшую без следа. Может быть, она, она, моя любимая, умерла. Мне виделись ее светло-серые глаза, каштановые волосы, тонкая фигурка. Слышался ее обычно) насмешливый голос. Если бы она была жива, лучшей свидетельницы не требуется. На следующий день я встретил ее…

9. Три часа пятьдесят минут

На улицу, где я выслеживаю добычу, свернула машина, вытаращив фары в темноту. Машина полицейская, с антенной. Она тормозит, подъезжая.

В ней сидят двое в полицейской форме. Мне становится не по себе. Что им нужно?

Я пригибаюсь, чтобы они меня не заметили. Что тут особенного? У края тротуара стоит машина, как стоят на улице многие другие машины. Если меня станут спрашивать, могу предъявить документы и водительские права. Нет, ничего я не пил, ни капельки спиртного, но, пожалуй, вы правы, я скоро поеду домой. Не извольте беспокоиться, господа, и будьте здоровы!

Но они ничего не спрашивают. Они проезжают в своей машине, оснащенной сиреной, синей сигнальной фарой, радиотелефоном, они вооружены револьверами. Счастливого вам пути, господа! А я останусь и буду ждать.

Это случилось в конце серенького дождливого дня. Я сразу ее узнал. Она вышла из магазина напротив вокзала. Она подняла воротник плаща и оглядывалась, чтобы перейти на ту сторону.

Тут подошел я. Она испуганно вздрогнула, когда я поздоровался:

— Добрый вечер, Ева!

Она вопрошающе вглядывалась в меня и наконец поняла. Улыбка сперва чуть забрезжила на губах и вдруг озарила все лицо.

— Даниэль! Ты!.. Ты жив!

— Ева! Наконец-то, наконец я тебя встретил…

— Я так рада, так рада…

Личико у нее было взволнованное и очень бледное под раскрытым зонтом. Я видел его на фоне серых полос косого ливня. Она так судорожно стиснула ручку зонта, что ее тонкие пальцы побелели. Меня она не уставала оглядывать, точно какое-то чудо.

— Даниэль… милый мой, ты первый, кого я встретила. А столько времени прошло с тех пор…

— Как тебе живется, Ева?

— Помаленьку, Даниэль. Вот досада! Мой поезд уходит через десять минут. Но я оставлю тебе адрес, и ты мне напишешь, хорошо? Нам необходимо увидеться как можно скорее… Я живу во Франции…

Мы пошли на вокзал. Я взял в автомате перронный билет. Контролер проверил наши билеты, и мы вышли на перрон. Поезд был уже подан.

— Во Франции?

Кругом суетились люди. Подкатывали автокары с багажом. Рабочие постукивали по оси молотком на длинной рукоятке. Торопливые пассажиры бежали вдоль поезда. Газетчики катили по перрону увешанные пестрыми обложками тележки и выкрикивали названия газет. Высокие своды вокзала поглощали шум. Ева остановилась у дверцы вагона второго класса.

— Да. Пожалуйста, напиши мне сейчас же. Мы ни в коем случае не должны теперь терять друг друга из виду.

Я всматривался в ее лицо. И все больше узнавал в нем прежнюю Еву.

Я утвердительно кивал:

— Конечно, конечно, не должны, Ева.

— Даниэль, милый, напиши мне сейчас же, хорошо? — повторила она.

— Да, теперь мы ни за что не потеряем друг друга.

Я держал в руке газету и протянул ее Еве. Она торопливо записала свой адрес на полях газеты и вернула ее мне.

— Как это замечательно, что мы встретились, Даниэль. Я часто думаю о Вальтере, — неожиданно добавила она. — Хорошо, что ты выжил, Даниэль!

— А остальные, Ева? Ты о них что-нибудь слыхала?

— Нет. Ни разу. А ты?

— Я тоже ни разу не слыхал ни о ком, кроме одного…

— Кроме кого?

— Пауля Риделя.

— А-а!

— Да, он цел и живет здесь.

— Неужели?

— Да. Я возбудил против него дело. Ты нужна нам для суда как свидетельница.

Она вдруг застыла на месте посреди предотъездной сутолоки.

— Для суда? Бог с тобой, Даниэль, — шепотом сказала она. — Ни за что на свете! Пойми же, все это было так давно. Весь мир занят судами. И всюду без конца ворошат прошлое, пережитые муки! К чему это ведет? Я счастлива, что все это миновало. А Пауль… он действовал по принуждению… ты сам знаешь. Пойми меня, Даниэль…

— Но речь идет не только о нас, Ева. Пауль и других…

Мимо нашего вагона пробежал кондуктор и крикнул:

— Прошу садиться! Закрыть двери!

Она стояла на нижней ступеньке и озиралась.

— Устроить тебе место у окна?

Она слабо улыбнулась:

— Спасибо. У меня есть плацкарта.

Она вошла в вагон, — захлопнула дверь и опустила стекло.

Я смотрел вверх на нее.

— Выслушай меня, Ева. Вальтер погиб, остальные бесследно исчезли, должно быть, тоже погибли. А он останется безнаказанным?

Она перегнулась ко мне из окна и стала меня уговаривать тихо и настойчиво:

— Даниэль, если я тебе еще хоть чуточку дорога, избавь меня от этого. Я хочу забыть. Мы больше всего нуждаемся сейчас в забвении и прощении.

— Именно об этом мечтают все преступники.

Я видел, что она растеряна. На миг мне показалось, что она собирается выйти из вагона. Потом она покачала головой:

— Не думаю, чтобы от меня была вообще какая-нибудь польза.

— От тебя требуется только краткое свидетельское показание. Не помогать торжеству правды — значит поощрять неправые дела.

Она беспомощно скользила взглядом по коридору вагона. Потом снова высунулась в окно.

— Суд принесет новое горе и новую вину.

— Суд очистит нас в собственных глазах. Если ты меня поддержишь, Ева, если ты дашь показания, мы сможем наконец привлечь его к суду. Адвокат подробно объяснит тебе все.