Солнце в кармане - Вячеслав Перекальский

Братья Степан и Семён были видно погодки — оба округлые, коренастые, с сединой в волосах, только и особого отличия — Семён "Молочник" по-спортивному коротко стрижен и с усами — моложавый такой. А Степан "Лесной" с волосами подлинней и с давней небритостью, переходящей в мелкую бородёнку. Андрей Петрович был повыше их, и лицом подлиней, с аккуратной деловой прической на голове.

Тут открылась внутренняя дверь, и вошел Хозяин. С палкой — посохом. Поставил его рядом со своим экзотическим, то ли стулом, толи жестким креслом с высокой деревянной спинкой обвитой узловатой не молодой, в руку толщиной ивой. Хозяин сел. Прическа полугоршком, под старину, волос с сединой, но и с чернинкой, борода того же колера. Длинная ухоженная, подстрижена под лист, сужаясь кончиком. Рубаха — бежевая косоворотка, но видно из хорошей плотной хлопковой ткани. У нас называвшейся "бумазеей", а заграницей ставшей "джинсой". Рубаха, верно, если не домашними искусницами, то на заказ шитая.

На румяном, чистом, без заметных морщин, лице степенная борода казалась приклеенной — "фальшивой". Сколько ему, — сто с лишком лет?

— Ну, что? Все за столом? — молвил хозяин, обводя взглядом "застольников" — всех вставших как по неслышной команде. И задержался острым взглядом черных глаз на Егоре. Как до затылка просверлил, повел взглядом дальше, и, закончив осмотр, кивнув головой, сел. Зычным голосом позвал:

— Надежда! Неси, накладай!

Пришла работница, держа в полотенце объемистый чугунок, из-под крышки которого разнеслись ароматы летнего, без консервантов щавельника на бараньем бульоне. Хозяин брал из стопки керамическую глубокую чашку, подставлял поварихе. Та крутанув разок, половник вынимала и накладывала. Хозяин смотрел в гущу, то ли что-то оценивая, толи, ворожа. Потом осматривал едоков, смотрел еще раз в содержимое миски и кивком головы указывал, кому сия порция предназначена. Тому по рукам передавали чашку. Хозяин брал вторую чашку, и всё повторялось: повариха, крутанув жижу в чугунке, накладывала очередную порцию, дед глядел в чашку, потом на людей за столом, потом опять в чашку и передавал её кивком головы, указав кому.

Указанные получатели порций никак не соответствовали ни по порядку сидения, ни по рангу, ни по возрасту. Каждая порция через эту таинственную для Егора процедуру становилась именной индивидуальной порцией каждого. Потом помощница разлила в подставляемые хозяином кружки их домашнюю брагу. С кружками произошла та же процедура передачи. Оценка содержимого, осмотр стола в определении кандидата, опускание взглядом какого-то послания в содержимое и передача носителя адресату.

— Но что родные, да приезжие. Молитву кто прочтет сегодня?

Тут Степан "Молочник" попытался что-то пробубнить:

— Да какая е…

Но был прерван очевидным стуком под столом. Верно, кто-то пнул.

— А как же, Степан. Может у приезжих, какая своя вера есть, мы то свою знаем и с первой ложкой сглатываем. А, поди, у чужих то и обряды свои застольные да пристольные есть. Не грех послушать с чем люди живут да кушают. — Взгляд хозяина прошелся по кругу и опять уперся в Егора.

— Мы приехали немного поработать тут у вас в лесу. Вот….а обрядов, каких особых… ну, разве что чарку пропустить перед употреблением пищи — за здоровье всех и за знакомство. А молитв не употребляем мы нынче.

— Как это — не употребляем? Ты ж только что уже помолился! Пожелал всем за столом здравия. И про знакомство сказал. Верно, грех это — с незнакомым человеком за стол садится! Верно, подметил! Да, товарищ майор?

И Фальшивый Дед перевел черно огненный взор на отрешенного Мальцева. Тот будто поперхнулся чем, и, слегка испуганно, но медленно растягивая слова, поправил:

— Ошиблись вы, Серафим Савельевич, старший прапорщик я.

— Ты уж прости, старика. У нас стариков память кака: то, что пол века назад как вчера было помнишь, а то, что здесь да надысь — со вчера мешаешь.

Вот помню, знал я одного лейтенанта, вылитый ты. К нонешнему уж майором должен быть. И другого лейтенанта помню. Всё за дочкой моей увивался, а сейчас будто за столом моим мне привиделся. Тьфу, ты — чудна память стариковская. Сам удивляюсь, товарищ Колобов.

На этих словах у Егора зазвенело в голове и он, с трудом разлепляя в раз пересохшую гортань, спешил сказать, возразить, что другая у него фамилия, но с ужасом понял, что забыл её, фальшивую, по легенде обретенную:

— Опять вы путаете — Кустов его фамилия, — выручил онемевшего Егора Мальцев, недовольно на него глянув. Егор спохватился:

— Так я сижу и не пойму о ком это вы, с кем разговариваете!

— Ох, извиняйте, старика. Ну, что, — поднимем бокалы, выпьем за знакомство?!

…………………………….

Выпили, преступили к трапезе. Хозяин хлебнул ложки две, задумался, встал:

— А приглашу-ка я хозяюшку нашу. Гости же в доме, а не по-нашему выходит. — И на этих словах дед встал, взял палку и вышел.

За столом тут же оживилось: молодежь о чем-то своем защебетала. Да и Степан с Семеном то же о своем зарядили — будто со средины разговора начали. А Мальцев, насупившись, наворачивал сытную похлебку, поочередно протягивая руку то к одной заедке на столе, то к другой. То черемшой хрустнет, то от домашней колбаски куснет. А за столом все громче и громче подымались голоса Степана и Семена:

— Да…вот, и не брала его никакая пуля, никакой взрывпакет. Такой вот был олигарх. Глубоко заговоренный. И надо ж выходит он как-то из своего банка, — весь в охране. И тут на него сверху мраморная статуя, им же купленная, вниз, — ба-бах! В лепешку олигарх и вся охрана при нём…. Или вот, был случай…

— Врут всё ваши случаи! Сколько душегубов сталинских за восемьдесят лет прожили и умерли в тиши и довольствии! Пока сам этим падлам об их паскудстве не напомнишь и Бог не напомнит! Око за око. За зуб — два зуба!

— Это называется "эскалация насилия". На кулак — палкой, на палку — ножом, на нож — пистолетом…..- вставил слово знатока Петр Андреевич, начальник ЧОПа.

— Вот! Вот! Так и надо. А лучше сразу, последней стадией "эскалации": только вякнул что не по делу — сразу кувалдой про меж рогов! Что б зря не блукал.

— Тише ты! — посоветовал Петр Андреевич.

— А ты, чё всё лезешь? Не твое дело!

— Я к тому: отец у две…

— А…,- Сельхозпроизводитель начал, было приподыматься над столом, гневный, но тут скрипнула открываясь дверь и в щель просунулась отцовская палка. Как тут же Семён споро вдавился в лавку, и принялся усердно хлебать из миски, попутно что-то в ней сортируя ложкой. Его брательник, супротивник — "лесной" директор, тоже от него не отстал. Засноровил кидать ложкой щи в рот.