Дураки - Евгений Будинас

«Ваньку валяет, — со злостью подумал Дудинскас. — Сам небось команду и отдал, теперь строит из себя невинного дурня».

Не дождавшись ответа, Павел Павлович обрубил:

— Завтра буду. Надо на месте смотреть.

Такой поворот Виктора Евгеньевича вполне устраивал.

— Отлично. Давайте я вам дорогу нарисую...

— Знаю я дорогу...

Всем известно, какое огромное хозяйство успел прибрать к своим ручищам этот грубоватый, но невинный на вид, как медвежонок, бывший районный руководитель, заматеревший от масштаба. Как напористо взялся все перестраивать, ремонтировать, реорганизовывать — и городские офисы, и дома отдыха, и заповедники, и правительственные дачи, и типографии, и базы, и магазины, и рестораны, и казино, и лесопилки, и показательные колхозы... При этом он очень по-детски обижался на то, что щелкоперы в прессе не называли его иначе, как президентский завхоз. Какой он завхоз — третье, точнее, второе лицо в государстве! Десятки тысяч людей в подчинении, главные управления, управления, заводы и колхозы, турбазы и музеи...

Заведующий Хозяйством Всенародноизбранного Павел Павлович Титюня приехал в Дубинки с другом детства, которого тоже звали Павел, оба прибыли с женами. На фоне хорошо одетых жен оба выглядели скромно.

Когда подходили к мельнице, где Виктор Евгеньевич их поджидал, они вдруг застыли в изумлении. Потом, повернувшись друг к другу, хором произнесли, как клоуны в цирке:

— Павел... Это же... Наша!

И даже прослезились.

«Все здесь ваше», — не без злорадства подумал Дудинскас.

Но оказалось невероятное: мельница была из их родной деревни. Или из соседней. В юности они даже мечтали ее восстановить.

Нет, Павел Павлович не стал Виктору Евгеньевичу помогать, хотя назавтра его жена Валя снова приехала в Дубинки с целой горой экспонатов. Притащила почти все, что они, перебираясь из деревни в город, привезли с собой и что она сохраняла бережно, надеясь на возвращение. «Сам» же, возбудившись Дубинками до слез («Чего ж раньше не позвали?!»), просто перестал ими интересоваться, так и не сознавшись, что раньше — интересовался. Но никого из Службы контроля, полностью ему подчиненной, как и почти все службы, больше не теребил, не подгонял.

Этого было достаточно: как известно, по второму началу термодинамики, без воздействия внешних сил энтропия возрастает, а энергия уменьшается. Так, без подстегивания, без подпитки сверху затухает и энтузиазм любого наезда.

За столом Павел Павлович вел себя столь трогательно, так искренне удивлялся и досадовал, как это его и вором все считают, и бандитом, которого надо бояться, что супруга его даже всплакнула.

— Смотрят на нас, как на зверей, — сказала она, на Пал Палыча с нежностью посмотрев.

И такая тут в нем обнаружилась теплота, что не на бандита он стал похож, зыркающего, что бы где стырить, а на безрогое молочное теля. С глазами, полными слез — от обиды за пастуха, которого тоже шпыняют газетные чистоплюи. Хотя тот ничего, кроме хорошего, своему стаду не желает.

— Об этом же он и говорит! — выразительно вздохнула Валя. — А они только ерничают. Да вы не улыбайтесь!..

Улыбнулся Виктор Евгеньевич нечаянно, вспомнив недавнее высказывание пастуха, процитированное мальцевской газетенкой:

«Жить наш народ будет плохо, но не долго».

Но в конце концов он расчувствовался.

Под воздействием выпитого и трогательных речей совсем уверился, что все на Пал Палыча навешанное газетными щелкоперами сплошная липа. Хапает он, конечно, много, подгребая везде, где плохо и пусть даже не очень плохо лежит, но нахапанное ведь тут же тратит. На их же, олухов царя небесного, собственное благо.

Тут Виктор Евгеньевич и предложил Пал Палычу... переименовать его хозяйство, а значит, и должность во что-то другое, более соответствующее, чтобы избавиться от этого обидного словца «завхоз». Ведь не министерство у него в подчинении, а целый Совмин, прямо комитет национального спасения! — Виктор Евгеньевич старался говорить на понятном языке. — Переименовать, и все тут, сразу сняв публичные упреки.

Пал Палыч оживился, ловкость писательской мысли он сразу оценил.

И за это, вконец расчувствовавшись, даже что-то положительное на письме Виктора Евгеньевича, заранее им подготовленном, черкнул, переадресовав его в область. Правда, попросил письмом не размахивать, постараться, чтобы прошло оно тихо и без регистрации, раньше времени чтобы не всплывало и в случае чего его не засветило.

Эта вот тайная резолюция и придала решимости новому председателю облисполкома Вас-Васу Васькину.

Назавтра в Дубинки прикатили «хлопцы» Пал Палыча — советоваться, как бы это их посимпатичнее переименовать, из чего Виктор Евгеньевич заключил: высказанное им предложение не выветрилось с похмельем.

Но дальше этого дело не пошло. И можно предположить только одну причину, по которой такой замечательной придумке не суждено было воплотиться. Хозяину Пал Палыча она не понравилась, а наоборот, его насторожила.

Какой же хозяин добровольно отодвинет от себя такой солидный кусок, кто допустит такое! Хозяин Павла Павловича, тоже крестьянин, даже на уровне инстинктов, в подсознании, не мог такого допустить. Тем более что речь шла не о какой-то ненужности, а об огромном хозяйстве, приносящем службе Всенародноизбранного никем не контролируемый доход.

А от кошелька кто же дистанцируется, пусть даже в названии?

Нет, называлось правильно: разве все, чем денно и ношно занимается Павел Павлович, не есть хозяйство Всенародно-избранного? Как, впрочем, и все остальное.

Главное же, что совершил Павел Павлович, и за это ему, как выразился Дудинскас, земля в Дубинках всегда будет пухом, так это запустил по инстанциям предложенную Виктором Евгеньевичем кандидатуру нового председателя райисполкома.

Не то чтобы Пал Палыча не устраивал прежний Цитрусовый. Но за столом разговорились и о роли личностей.

— Кадры на местах надо перетрахиватъ, — привстав, процитировал он Всенародноизбранного, — как вшивых блох. От себя добавив:

— Чтобы не спали в шапку и мышей ловили. Про блох, да еще вшивых, Виктор Евгеньевич не очень понял, особенно про то, как блохи вообще могут ловить мышей, да еще в шапке. Но ему и не надо было. А вот когда Пал Палыч, набычась, спросил Дудинскаса, кто, по его понятию, смог бы навести порядок в районных делах, Виктор Евгеньевич прямо заявил, что во всех Пуховиках есть только один человек, который в интригах не погряз, а делом до сих пор озабочен.

— Что значит до сих пор?! — возвысил было голос Пал Палыч. — Кто именно?

Так и вплыла в слегка замутненное застольем сознание Заведующего Хозяйством кандидатура Петра Владимировича Супрунчука, председателя одного из передовых колхозов, человека безвредного и по всем статьям «проходного».

— Завтра чтобы была на него объективка[38]. Объективку Дудинскас, разумеется, передал. Правда, Петр Владимирович, когда ночью к нему они с Небалуем за анкетными данными завалились, только головой покачал. В том смысле, что вы, ребята, не в своем уме. Хотя факты биографии и сообщил... Но дело застопорилось из-за того, что Четверяков совсем не хотел так просто уступать свое кресло и, сумев прорваться на пятый этаж, бухнулся в ноги самому Батьке, как любовно называли в структурах Всенародноизбранного, и выпросил у него помилование.

Покончить с Цитрусовым ему предложили весьма неожиданным способом.

Заходит в кабинет Надежда Петровна:

— Там к вам посетитель. Откуда, не говорит.

— Пусть войдет.

— Не хочет. Просит выйти к проходной. Ладно, вышел. Хлопец крупный, лицо знакомое, где-то он его видел...

Начал без обиняков:

— Ты платишь десять штук[39], клиент получает десять лет. Деньги после суда. Аванса не надо.

Виктор Евгеньевич изобразил заинтересованность:

— Ну да, вы его посадите, а потом через полгода вздумаете отпустить. И плакали мои денежки.

— Почему же? Можно и иначе. Каждый год будешь отстегивать по штуке. Торопиться некуда. Да ты не сомневайся. Материал у нас есть. Мы ведь профессионалы.

Виктор Евгеньевич не сомневался. Он уже вспомнил, где его видел. «Хлопец»-то из личной охраны Капусты, материал у них есть и на многих других. Кадровые гэбисты. Безумием было — сразу вытурить и премьера, и шефа КГБ. В таких случаях неизбежно уплывает и кое-что из досье.