Дураки - Евгений Будинас

Анатолий Иосифович Феденя, молодой и важный, возвышался в окружении людей, которые вокруг него как бы вертелись, но в то же время как бы стояли в очереди.

Держа перед лицом полную, с верхом, тарелку, Феденя возбужденно ел, что не мешало ему одновременно общаться с подходившими очередниками.

Из всех гостей на приеме он был, безусловно, главным. Присутствовал и новый премьер-министр Иван Чирик, но скромно стоял с супругой в сторонке. Он не из команды. Хотя деньги на выборы и давал.

Виктор Евгеньевич вдруг поймал себя на мысли, что, может быть, впервые в жизни он рад очереди. И пошел пить водку

Феденя возвышался посреди зала, большой и розовый, как айсберг, если бы айсберги делали из фруктового мороженого и взбитых сливок. Дудинскас выпил водки. Или как огромная башня свадебного торта. Выпил еще. Мальцев его заторопил, подталкивая: «Вот, вот как раз удобный момент».

— Давай еще выпьем, — попытался увильнуть Дудинскас.

— Я не пью, — сказал Мальцев. — Вы же знаете. Виктор Евгеньевич знал. Но протянул фужер. Мальцев взял.

— Хорошо, — сказал Мальцев, — Но после этого мы подойдем.

— Как в пасть тигру, — Дудинскас поежился.

— В эту пасть мне приходится закладывать голову почти каждый день...

При всей «отвязанности» Виктор Евгеньевич всегда был человеком чинопоклонным. В высоких приемных у него всегда начинали подрагивать поджилки.

Но сейчас ничего подобного он не испытывал. Напротив, вдруг понял, что подойти к молодому и вполне демократичному Анатолию Иосифовичу выше его сил. И даже загадал: поставит Мальцев бокал или выпьет. Если выпьет — подойду...

Мальцев не выпил. Поставив фужер, он потянул Виктора Евгеньевича за рукав.

Дудинскас мягко высвободил руку.

Необходимость вот сейчас, немедленно признать эту новую власть, которую здесь Феденя представлял, его буквально подавила. Так и ушел огорченный, что не сумел себя пересилить... Может, из-за того, что опять была очередь, как на приеме в ряды КПСС?[37]

Тут судьба свела Дудинскаса с Валентиной Макаровной Будаенко. Она работала заместителем главного архитектора области, была в полном смысле слова человеком системы, а в Дубинках появилась по слезной просьбе своей подруги районного архитектора Ирины Степановны.

Примчав в деревню и сразу все схватив (на что ушло не более получаса), всем восхитившись, она обругала Дудинскаса (через десять минут они уже были на «ты») за то, что тот даже не понимает, какое великое дело здесь сотворил.

— Ты просто труслив, инертен и неумен, — сказала она, не боясь его обидеть. — Ты слюнтяй. Ты не знаешь, что нужно делать, и слишком много внимания обращаешь на дураков.

Виктор Евгеньевич иронично усмехнулся. Таких упреков ему еще не отвешивали.

Не слушая никаких объяснений, не замечая ни его иронии, ни сарказма, она заставила его немедленно написать письмо на ее имя; на нем она сразу наложила размашистую резолюцию, после чего тут же села за телефон и, обзвонив все службы — и районные, и областные, — всем наказала «не рыпаться». Потом связалась с секретарем нового председателя облисполкома Тамарой, с ней она дружила, попросила ее собрать назавтра народ, продиктовав Тамаре, кого именно пригласить и назвав не менее двадцати человек. Ей же наказала разыскать и вызвать Ирину Степановну.

Самое удивительное, что Валентину Макаровну везде послушались. И назавтра, собравшись в ее кабинете, слушали и соглашались.

Ирина Степановна, которая «Артефакту» сочувствовала, а Будаенко, как выяснилось, боялась, хотя одновременно и боготворила, тут прямо ожила, распрямилась и быстро подготовила протокол, в котором предлагалось «Артефакт» всячески поддержать. А наказать не Дудинскаса с командой, а всех виновных. В чем? Да хотя бы в том, что президент и областное руководство оказались преступно дезинформированными. Именно так Будаенко дело истолковала, не то чтобы не сомневаясь в непричастности Всенародноизбранного к наезду, а как бы не допуская и мысли, что нормальный человек может быть к такому причастен.

Прямо во время совещания Валентине Макаровне позвонили из Службы контроля и попросили немедленно прекратить эту возню, на что она бросила в трубку.

— Идите к черту! — потом поправилась: — Или, если вы так смелы, напишите мне всю эту чушь, что сейчас несете. Чтобы официально.

Нетерпеливо выслушав ответную тираду, подвела черту:

— Тогда идите к черту! И больше не надо сюда звонить.

Это невероятно, но больше ей и не звонили. Хотя новому председателю облисполкома Василию Васильевичу Васькину (сокращенно Вас-Васу), пришедшему на место Мышкевича, на нее жаловались.

Наседали и на всех, кто по ее требованию давал положительные заключения о деятельности «Артефакта». Надо сказать, что под ее натиском многие стали Дудинскасу помогать. Несвязухи в обвинениях, ему выдвигаемых, были очевидны, а масштаб истории настолько незначителен, что помогать особенно и не боялись. Гораздо больше боялись связываться с Будаенко.

Правда, на Вас-Васа Васькина сверху давили так сильно, что решение в пользу Дубинок на облисполкоме он мог провести только со второго захода. И то не без поддержки сверху, которую Дудинскас все-таки сумел обеспечить. Опять же благодаря Будаенко. Только познакомившись с Валентиной Макаровной и увидев всю историю ее глазами, то есть изнутри, Виктор Евгеньевич впервые почувствовал, что у него есть шансы отбиться. Что воодушевило его на отчаянный шаг.

Павлов Павловичей у нас хоть пруд пруди. Но когда Дудинскас решился пойти на прием к Павлу Павловичу, его никто не переспрашивал, кого он имеет в виду.

В огромной приемной, куда Виктор Евгеньевич попал, предварительно созвонившись и объяснив, кто он, после чего ему назначили время и заказали пропуск, который в бюро пропусков выписывали на компьютере, но листок обрывали по краям с помощью школьной линейки, было шумно и толпилось человек пятнадцать. Судя по виду и манерам, это были односельчане Павла Павловича.

Этих людей Виктор Евгеньевич хорошо помнил с детства. Они приезжали из дядькиной деревни, заполняли весь дом громким говором, грубыми шутками, запахом молозива и прелых кожухов. Дудинскас очень любил их в деревне, куда почти каждое лето приезжал на каникулы и где жили они просто и естественно, как вообще и полагается людям жить. Но в их городскую квартиру они не вписывались.

Еще недавно роскошная приемная, в которой он раньше не однажды испытывал замирание духа, как бурьяном заросла. Теперь она была похожа на бухгалтерию захолустного колхоза, где к концу дня, как в предбаннике, собрались бригадиры, дожидаясь, когда «сам» закончит дела. Виктору Евгеньевичу показалось, что он уловил даже чесночный запах домашней грудинки, обернутой в засаленную газету, и почувствовал дух бутылки, заткнутой из газеты же скрученной пробкой, отчего он даже поискал взглядом мутные, в жирных пятнах граненые стаканы...

Помощник Павла Павловича в третий раз поинтересовался у Дудинскаса, к кому он и зачем, в третий раз переспросил его фамилию, снова ее переврав. Виктор Евгеньевич вдруг решил, что, если всю эту толпу посетителей пропустят перед ним, он уйдет и никогда больше здесь не появится.

Но его запустили первым.

Павел Павлович лично восседал за огромным столом, широко расставив руки, торчавшие из коротких рукавов пиджака, и опершись ими о полированную поверхность. Обычно он не знал, куда их девать, что смешно выглядело по телевизору.

Это был крупный, стриженый «под бобра» и не вполне уклюжий, скорее, чемоданистый, даже сундуковатый человек, по виду типичный районщик — секретарь райкома партии, хозяин отдаленного района, настолько глухого и отдаленного, что принимать решения здесь можно было, ни с кем не советуясь. По лицу его блуждала чуть виноватая, даже трогательная улыбка, открывавшая поставленные граблями зубы.

Впрочем, увидев Виктора Евгеньевича, улыбаться он перестал. Их разговор оказался намного короче, чем можно было предположить.

Грубовато буркнув что-то в ответ на приветствие и не предложив присесть, он перебил Дудинскаса уже на третьей фразе, требовательным жестом забрал у него копию решения райисполкома, недоуменно уставился в нее, потом поднял голову:

— Что за чушь?! Чего это они на тебя так наехали? По чьей команде, ты хотя бы знаешь?

«Ваньку валяет, — со злостью подумал Дудинскас. — Сам небось команду и отдал, теперь строит из себя невинного дурня».

Не дождавшись ответа, Павел Павлович обрубил:

— Завтра буду. Надо на месте смотреть.