Стилет (другой перевод) - Гарольд Роббинс

— Что с ним? Чезарио не двигался.

Смутная догадка всплывала в его мозгу. Он повернул к ним голову. Лицо его напряглось.

— Он умирает, — сказала Лук.

— Лукреция!.. — визгливо вскрикнул Чезарио. Беккет понял, что пора действовать.

— Доктора! Быстро! — распорядился он.

— Поздно! — Лук засмеялась, тихонько, потом все громче и громче. — Лучше пригласите священника!

— Вызывайте доктора! — повторил Беккет. — И уберите ее отсюда!

Один из агентов удалился, уводя за собою Лук, и в комнату тотчас вошел Стрэнг.

— С баронессой все обойдется, — сообщил он, — кости целы. Полежит несколько дней и встанет.

Чезарио уперся в него невидящим взглядом.

— Баронесса мертва!

Беккет отрицательно покачал головой.

— Ее терраса находится над выступающим вперед балконом. Она упала на тент, пролетев всего один этаж.

Чезарио захохотал.

— Что это с ним? — Стрэнг недоуменно повел бровью.

— Умирает, — ответил Беккет. — Он отравлен. Издевательски хохоча, Чезарио смотрел на них. Эти болваны должны бы знать, что никто в семействе Борджиа не кончал собой добровольно. Он хотел было сказать им это, но передумал. Пусть останется хоть что-нибудь, чего эти мартышки никогда не узнают! Он хохотал.

Беккет наклонился к нему.

— Где Маттео и Денди Ник? Чезарио усмехнулся.

— Мертвы. Все мертвы.

— Зачем вы это делали, Кординелли? — быстро спрашивал Беккет. — Ведь у вас было все, чего вы хотели?

Чезарио тщетно пытался сфокусировать взгляд на склоненном к нему лице. Перед глазами плыло.

— Это именно то, мистер Беккет, что не раз говорил мне мой отец. Он усыновил меня исключительно затем, чтобы передать свое имя… Не уверен, что вы меня поймете… В этой жизни только две вещи имеют смысл. Рождение и смерть. Все, что между ними, вся эта жизнь… Пустое…

Он прервался, с усилием переводя дыхание.

— И только когда две эти вещи у вас в руках… только тогда вы живете. Вот почему нас так влечет к женщине. Чтобы родиться вновь. Вот почему вы стоите здесь и с вожделением ждете моей смерти. Она даст вам почувствовать себя гораздо более живым, чем раньше…

Он уронил голову. Лицо его было бело, как полотно. По нему ручьями струился пот.

— Да он просто спятил, — бросил Стрэнг. — Бред сумасшедшего!

С трудом приподнявшись, Чезарио глядел на полицейского. Попытка хоть что-то увидеть сквозь пелену, застилавшую взор, отнимала последние силы.

Вдруг он явственно услышал плач новорожденного. Ребенок? Откуда здесь ребенок? Неужели этот человек прав, и он действительно сошел с ума? И так же вдруг, неизвестно откуда — пришло понимание. Это плакал его ребенок. Это было то, о чем Лук пыталась ему сказать. Она носила в себе его ребенка.

Он собирал остатки сил в надежде выговорить… Губы не слушались, голоса почти не было.

— А разве… весь мир… не сходит потихоньку с ума? — спросил он наконец.

И завеса опустилась, скрывая для него все.