Ц 6 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Понедельник, 21 марта. Поздно вечером

ЛССР, Рижское взморье

— Мотор я перебрал, масло заменил, солярки полный бак, — рокотал Петерис, обтирая руки ветошью. Растопырив толстые короткие пальцы и забавно скашивая рот, почесал рыжую бороду запястьем, но все равно оставил на подбородке жирный черный мазок. — Так что… Отплываем!

Кириленко стоял в тени лодочного сарая, нахохлившись и вертя головой в непривычном капюшоне. Застоявшийся страх привычно колыхался в душе, не баламутя ёдкий осадок. Говорят, человек ко всему привыкает. Только вот к вечной тревоге вряд ли приноровишься…

«Зато чокнуться можно!» — подумал Андрей Павлович, неприязненно взглядывая на огромного латыша. Ноги, как сваи, а руки, как ноги. Такое впечатление, что голова прямо из плеч растет. Матерый человечище…

— Я готов, — вытолкнул Кириленко.

— Тогда на борт. Сегодня как раз четверг, день Перкунаса. Божок нам в помощь, хе-хе…

Сходни едва выдержали тушу Петериса, даже мотобот качнулся, кренясь. По дощатой обшивке было набито через трафарет: «Перкунас».

Боязливо нащупывая ногами поперечины, бывший член Политбюро перебрался на зыбкую палубу. Крошечная, прокуренная каютка пряталась под остекленной рубкой, но спускаться туда не хотелось.

Деревянные лавки, отполированные рыбацкими седалищами, а посередке столик из выскобленных досок — на него выставляют миски с варевом, льют водку в захватанные стаканы, хлещут замусоленными картами. Крашенные фанерные стенки заклеены красотками из польского «Экрана», а в гулкие борта шлепают волны. Как техничка мокрой половой тряпкой…

Нет уж, лучше остаться в этом… как его… кокпите. Кириленко устало присел на скамью, сколоченную из реек, и оглянулся. Юрмала почти безлюдна, не сезон. Кое-где светятся редкие окна, а за соснами, вдоль пустынного проспекта Гагарина, горят фонари, путая столбы со стволами.

«Беглец… — сумрачно подумал Андрей Павлович. — Хуже — перебежчик…»

Непривычная тоска поджала сердчишко. Странно… Будучи у власти, ему никогда не приходилось горевать, тосковать, отчаиваться. Хотя чего тут странного? Что за горе могло быть у человека, имевшего всё? А вот, как лишился чинов и званий…

«Да уж хрен! — озлобился Кириленко. — Я вам всем еще устрою!»

— Мы плывем или как? — резко выдал он.

— Мы идем, — прогудел рыбарь невозмутимо. — В это время погранкатер должен как раз проходить мимо устья Лиелупе на юг. Пока он завернет обратно, мы успеем проскочить. Так что… До Швеции тут недалеко!

Отбросив швартовы, он завел дизель. Тот ворохнулся в утробе суденышка, где-то под единственным пассажиром, и глухо взревел, пуская дрожь по корпусу. Погоняв движок на высоких оборотах, Петерис дал малый ход — и погасил огни.

Ночь темна, море спокойно. Туман, правда, редкий, рваный, но «Перкунас» низко сидит в воде, погранцы могут и не заметить… Лед всего дня два, как сошел, больших льдин быть не должно, сносит всякую мороженую мелочь. Колотун, но хоть ветра нет…

Тихонько стуча дизелем, мотобот свернул к устью, и вышел в море. Балтика встретила качкой, но терпимой — нос плавно задирался и опадал, с горки на горку, с горки на горку…

…Кириленко сходил в каюту и вернулся на палубу, кутаясь в клетчатое одеяло. На перепаде стужи и ростепели донимала не холодина, а мерзкая сырость. Вроде и оделся потеплее…

Он снова повернул голову к покинутой земле. Грань между водой и твердью была неразличима, однако размытые огоньки вдоль Рижского взморья четко отделяли сушу. Территорию СССР.

Вернется ли он сюда, хоть когда-нибудь?

— Вернусь! — шепнул Андрей Павлович непослушными губами. — А то как же! Скинем тебя, Ленька, ни дна тебе, ни покрышки, и посадим взаместо… А хоть бы и меня! Ох, я вам и устрою…

…Берега Советской Латвии утонули за мутным горизонтом, и Кириленко съежился, теряясь в промозглой тьме. Умом он понимал, что море Балтийское — большая лужа, но душу выстуживал ужас. Нескончаемый простор — и тьма над бездною…

Вдруг стеклянная будка осветилась слабым желтым светом, и Петерис обернулся, удерживая штурвал одной рукою.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Прошли терводы! — довольно загудел он. — К утру будем на Готланде!

Андрей Павлович не ответил — «бывший» грезил будущим величием. Триумфальный приезд… Нет-нет, прилет! Его «Боинг» сядет в Шереметьево — и он спустится по трапу, снисходительно помахивая ликующей толпе, шагнет на красную ковровую дорожку, а почетный караул…

Соленая волна плеснула в борт, брызгаясь холодной водой, и Кириленко вздрогнул, выныривая из мечтаний в сырые и мерзкие потемки. Прерывисто вздохнув, он плотнее затянул одеяло. До Шереметьево еще далеко…

Глава 10

Глава 10.

Суббота, 26 марта. День

Москва, улица Грановского

— Толкай! — надсадно выдавил Ванька, изо всех сил упираясь в деревянный ящик с грубо намалеванными бокалом и зонтиком. — Жми!

— Жму… — закряхтел я, подвигая тяжеленную тару еще на вершок. Хорошо еще, самодельную тележку на колесиках выпросили у грузчиков из гастронома, а то бы — никак! Каждый ящик — полтонны…

— Есть! — выдохнул Скоков, и обтер лоб рукавом белого халата. Сестра-хозяйка была непреклонна: «Штоб все в белых халатах! Шо? Монтаж? Ну, нехай себе монтаж… В белых халатах!»

— Покатили! — вытолкнул я, отдуваясь, и потянул тележку, пускавшую тяжкий гул по коридору.

— Последний… — запыхтел Иван, упираясь в ящик сзади.

— Надо сегодня обязательно собрать и наладить. Успеем?

— Успеем! — хихикнул Скоков. — Вся ночь впереди!

В комнате, выделенной под томограф, вовсю орудовали «три богатыря» — Бурлаков, Зелинский и Дорошин. Укрепить станину и нарастить каркас было самым простым делом — они справились еще в четверг, после занятий. Вчера собрали раму, навесили тали…

— Весь комплект! — гордо заявил я, подкатывая тележку.

— Продолжим наши игры! — ухмыльнулся Федя Бурлаков. Поигрывая монтировкой, он надвинулся на короб. С треском и визгом распались дощатые щиты, открывая «подарочек» — магнитную катушку в сборе.

— Цепляй!

Заклацали тали, натянулись стропы… Скрипнула, подаваясь, рама.

— Вирай помалу!

Массивная катушка оторвалась от ящичного днища, зависая и входя в плавное кружение. Вася Дорошин напрягся, тормозя разворот.

— Вира!

* * *

Первый в мире томограф мы собрали к вечеру. Еще не начало темнеть, а тяжеленная махина вся открывалась взору. Правда, не прикрытый панелями, аппарат казался освежеванным — связки проводов, клемники, трубки торчали наружу.

Пока Дима Зелинский оттаскивал пустую тару, Иван с Васей разобрали раму импровизированного крана — и комната сразу раздвинулась будто. Врачи заглядывали поминутно — толклись в дверях, оказывая почтение. А вот тетя Шура не ведала трепета: властная, как все уборщицы, она явилась со шваброй наперевес, ворча и звякая ведром — и светлая напольная плитка мигом засияла чистотой.

Техничка гордо удалилась, переваливаясь, и сканер обступила Ванина команда.

— Налаживаем!

«Богатыри» полезли со щупами тестеров, а я подсел за пульт. Дисплей «Коминтерна-2» пока ничего не показывал — высвечивал дежурную цифирь.

«Устал, однако…»

Я откинулся на спинку стула, давая отдых гудящим мышцам, и виновато глянул на друзей. Стыдновато как-то… Вон, ползают, тискаются под глыбой МРТ, тестируют, а я сижу…

«Ничего, — подумалось бурчливо, — зато вся слава — им! Пущай погреются в лучах «юпитеров»…»

Нет, поработали мы хорошо, отчетливо, но простой электромагнит — тупиковый путь. Надо строить новый томограф — на сверхпроводниках. Катушки из ниобий-титанового сплава… Двойной криостат — с жидким азотом в первом дьюаре, и с жидким гелием — во втором…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ага, вот они где!

Я вздрогнул, услыхав Ритин голос. Девушка заглядывала в комнату, держа в руках картонную коробку. Обойдя подругу, бочком проскользнула Светлана с двумя термосами в руках.