Восхождение богов (СИ) - Пар Даша Игоревна "Vilone"

Я не знаю, что делают другие. Не знаю, сумели ли мои друзья и Артан выбраться с того берега и избежать извержения вулкана. Не знаю, какая битва идёт в душе Никлоса и знает ли он, что его ждёт. Я не знаю, кто ещё участвует в этой бойне, не знаю расстановку сил, не знаю ничего, будучи изолированной в этой прекрасной и жуткой тюрьме посреди бушующего океана.

Каждый день, выбираясь из постели, надеюсь, что ноги восстановились и я смогу ходить. Каждый день выползаю на костылях на балкон, вглядываясь в сумрачный горизонт, полный майских гроз и взбитых шапок чёрных туч, пытаясь углядеть белые паруса корабля Седова. Пытаюсь найти в блестящих шапках волн лица русалок, среди которых обретает мой брат. Пытаюсь хоть что-то увидеть, хотя бы проблеск света в темноте бесконечного дождя.

Порой захватывает мысль, что от меня отказались. Что, лишившись сил, я перестала быть нужна. Что меня вычеркнули из числа участников сражения, и я превратилась в самую маленькую пешку, которую смахнут со стола, когда в ней отпадёт нужда.

Что ж, если это так, то мне необходимо выдохнуть, расслабиться и попытаться перестроить ситуацию в свою пользу. Быть маленькой и незаметной, но в нужный момент стать той, кто сможет помочь.

И до самого конца я буду придерживаться веры, что война действительно идёт. Что в этом мире остались силы добра, бьющиеся против старых богов. Что не всё потеряно.

Да. Только так и можно жить, когда кажется, что кроме тьмы ничего не осталось.

Я буду верить в них. И в него.

* * *

Прошло всего несколько дней с визита Ктуула, как ко мне заявилась Туула, сообщив, что наш бог отправился вызволять Никлоса из беды. Вечный поручил ей заботу обо мне, и бессмертная девушка намеревалась развлекать меня столько, сколько потребуется. Что за беда приключилась с Ником, она не сообщила. Сколько времени это займёт тоже. Её слова о внешнем мире были поразительно скудны и полны загадок.

Хорошего в её визитах было мало. Не могу сказать, что она обращалась со мной плохо, нет, девушка или старуха с внешностью молодухи, делала всё, чтобы втереться в доверие. Она вызволила меня из Нимфеума и вернула во дворец. Она изменила мою внешность, чтобы дворцовые обитатели не узнали во мне Селесту, и сама же натянула на себя мой облик, что, как выяснилось, она делала постоянно, превратившись в жуткого двойника.

Сейчас, когда во дворце отсутствовали и Ник, и Ктуул, престолом управляла Туула, используя власть, как инструмент исполнения своих порочных желаний.

— Ох, Сэл, ты ведёшь себя как девчонка малолетняя! — притворно возмущалась она, когда я пыталась сказать, что не стоит так напирать на заокеанских партнёров королевства после их прошений.

— Ты отказываешь в помощи, даже не разобравшись в ситуации! А ведь Каргаты всегда шли на помощь друзьями. Если вас так заботит наше королевство, что предпочли натянуть на лица маски и встать во главе, может стоит подумать об этом?!

— Это просто забавно. Вот и всё, — пожав плечами, отвечает она, размазывая крем по эклеру и приправляя его корицей. Её золотые глаза блестят сочностью, а улыбка нисходит с уст, измазанных в шоколаде.

Главное в Тууле — ненасытность до эмоций и наслаждений. Она много ела и пила, и постоянно меняла наряды, воруя у Маркла его наброски и творя потрясающие иллюзорные платья и костюмы, в которых щеголяла от силы пару часов. Ей нравилось чувствовать разные ткани на коже. Нравилось есть экзотические фрукты и мясо редких животных. Она любила вина и соки, крепкие напитки и наркотические нектары, кофе и какао. Но больше всего она обожала эмоции людей. Казалось, что она буквально питается ими, как какой-то энергетический вампир, существо из памяти Клэрии.

Туула любила делиться своими «шалостями», рассказывая, как сталкивает обитателей дворца с их низменными пороками, наблюдая, что из этого выйдет.

К примеру, она усилила влечение главы дворцовой стражи, Алфабэра, к серокрылой служанке и тот изнасиловал бедняжку, когда та посмела отказать. Мужчина был в ужасе от собственного поступка, ему претила сама мысль о вожделении нецветного дракона, и когда дело вскрылось, он попытался покончить с собой. Туула в моём облике милостиво отправила его в тюрьму, где по решению суда ему надрезали крылья, чтобы снизить мужскую силу. Всё равно что запереть мужчину в гормональную клетку. Скорее всего, он доведёт дело до конца. Девушка же была обвинена в том, что довела доброго стражника до срыва. Она его провоцировала и просто обломала в конце, испугавшись последствий. Её попросту изгнали, обрекая на нищету.

Туула рассказывала об этой игре с таким смаком, сочностью деталей, что меня выворачивало изнутри и я впервые наорала на неё, побив столовые блюда и уничтожив стеклом индейку в виноградном соусе, которой собиралась полакомиться вечная. Непростительная ошибка.

Мрачно сверкнув глазами, девушка ничем не выказала своего неудовольствия, не наказала меня за вспышку гнева. Просто после этого её игры стали жёстче, а полученные эмоции ярче, ведь теперь она подпитывалась ещё и моим бессилием. Ей нравилось тонко издеваться надо мной. Также, как и Ктуул, она любила заворачивать эти эмоции в обёртку из притворной заботы обо мне.

— Сэлли, если ты будешь принимать всё так близко к сердцу, в финале оно просто не выдержит! Заметь, я никогда не создаю ситуации с нуля. Лишь подталкиваю людей к тому, чего они хотят. Та девушка, она действительно была влюблена в Алфабэра, хоть он намного старше её, — Туула нанизывает на вилку ломтики синего сыра и с удовольствием отправляет в рот, продолжая упиваться этой историей. — Он являлся ей во снах и она, случайно, проговорилась об этом лучшей подруге. Та разнесла сплетню, и над ней стали издеваться. Девушка не знала, что Алфабэр также вожделел её. Провожал взглядом, когда она появлялась в поле зрения. Он старалась оказаться рядом, хотел, чтобы она смотрела на него. Так что я просто дала им возможность объясниться. И не моя вина, что всё так обернулось. Она могла сказать да, а он мог быть нежным и в объятиях не давить ненависть к серым драконам.

О да, Туула была богиней лжи и порока. Я ненавидела её всем сердцем и мечтала, чтобы она умерла. Чтобы все вечные умерли, хоть кроме неё, больше никого и не видела. Я задавалась вопросом, где остальные? Куда делся создатель шелки, Шэ? Где топит ярость к эльфам Мора? Куда запропастился сам Ктуул?

Мои расспросы вызвали кривую усмешку на лице вечной, будто она знает какой-то постыдный секрет. А её ответ только создал больше вопросов: вечные ищут предметы иных миров. Лазейки в полотне между ожерельями, чтобы уйти с ненавистной планеты к иным звёздам. Невзначай она поинтересовалась, где мой амулет.

— Сгинул, когда я стала ше́лки. Спроси у Шэ. Может Флакса подобрала? Или же он канул в водах вокруг Нимфеума. А может достался русалкам. Кто его знает, — с деланным равнодушием ответила я.

Тогда впервые заметила непритворную эмоцию Туулы. Она вздохнула древностью, будто выдыхая пыль усталости. Её лицо посерело, и сама она будто слилась с воздухом, став задним планом на масленом полотне художника. Расплывчатое пятно.

— Зря ты так легкомысленно к этому относишься. Если мы не найдём способа уйти, у нас останется только Никлос и носитель ариуса. Понимаешь, что это значит?

О, я понимала гораздо больше, чем она думала.

* * *

Каким-то шестым чувством, я стала предугадывать, когда Туула опять заскучает и придумает новую игру. Обычно она избирала меня безвольным наблюдателем, простым статистом, который, кричи не кричи, никем не будет замечен. Ей нравилось украшать моими слезливыми комментариями очередную жуткую историю вроде той, когда она вынудила братьев заколоть друг друга за отцовское наследство.

Любопытно было то, что и обитатели дворца обратили внимание, какими насыщенными стали дворцовые будни, пока в мире бушевала тёмная магия, а простые люди испытывали голод и бесконечный страх перед ночью. Столица же захлёбывалась лихорадкой чувств. Вспыхивали старые обиды и проклятья. Люди чаще поддавались низменным чувствам, страстям и порокам. Желания выводились на первый план, а потакание собственничеству превращалось в норму. Бесконечная круговерть из насилия, воровства, лжи и ослепительного гнева. Палитра, в которой центральное место отводилось яркости.