Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"

«Вера уже благодарна мне за Ольгу», — она не могла быть с ней, но получала полный и достоверный отчет о сестринской заботе Джамалы за дорогой Вериному сердцу девахой.

Ольга тоже будет за что-нибудь благодарна бывшей верной однокласснице. Джамала постарается, не будь она Джамалой!

…а после обязательно предъявит счет. Мягко, незаметно, ненавязчиво, обильно смазав все тесные рамки морали вазелином…

— Ни хера не помню, — умываясь, Мишка хмуро смотрит на свое помятое отражение в зеркале. Затем переводит взгляд вниз, на штаны. — Надеюсь, я ее вчера не трахал?

Воспоминания прошедшей ночи слеплены в один тошнотворный ком.

«Иначе чего бы ей так плясать вокруг меня?»

«Зачем я Ритку потащил? Она ж один сплошной изюм! Еще про Кампински ей рассказал».

— Нашли обе, чем отыграться, — голос хриплый, и зубы бы почистить, но чужой щеткой впадлу. Он не верит им, конечно, но выглядело вчера убедительно.

«Вера — это изюм Риты с более длительной выдержкой. Внешне она, сучка, для своих лет – ничего, но с головой тот же атас».

«Может быть, они там, в Москве, все такие?»

«Хотя, Семеновы из Иркутска».

— Миша, я тебе рассол открыла и гуляш сейчас подогрею, со свининки, — стучит в закрытую дверь Катя. — Может, еще картошечки нажарить?

— Я это… не знаю! Я сейчас! — сердце, как паралитик, нервно бьется о грудную клетку. — «Откуда она-то взялась? Вернее, я здесь откуда?!»

В маленькое оконце над унитазом виден двор. Во дворе припаркована его машина и вроде без единой царапины. Ключи от машины в кармане брюк.

«Рубашка осталась в комнате! — пару секунд на воспоминание. — Где права, паспорт, деньги, телефон?» — ни одного вменяемого ответа от памяти и мозга.

— Хрен с ним, — Мишка аккуратно протискивается в слуховое окно. Больно обдирает спину и плечи, но освобождается, спускается по желтой газовой трубе, грозя отдельно взятой двухэтажке локальной экологической катастрофой в случае чего.

Прыгает в мягкие грядки бабы Нюры с взошедшей морковкой. Становится мишенью для облаивания соседской шавкой и, наконец, преодолев пространство/время, оказывается за рулем родной французской машины.

«Главное – не смотреть на Изотову, — подобно гомункулу, маячащую в окне. — Заводимся. Сдаем назад. Выруливаем. Свободен!»

Запахнув халат, Вера отстранилась от мужа. Развернулась уйти, но Семенов не отпустил, поймал за талию, крепко обнял и, положив голову ей на плечо, фыркнул в ушко. Отчего Вера щекотливо рассмеялась.

— Ненавижу тебя, — с нескрываемой любовью прошептала.

— А я тебя люблю, — честно ответил он. — И всегда любил и буду любить.

— Только бы я не спрашивала, где ты был?

— Только бы ты оставалась Верой Леоновой, единственной девочкой, обыгравшей меня в морской бой.

Их гостиница — уютный коттедж на берегу местной тихой речки сразу за Городком. Под окном буйство сирени, за сиренью река, за ней далекий лес, а над ним золотистое утром небо.

— Место ты выбрал, — восхищается Вера. Хочет добавить намек/вопрос на колющиеся в мыслях подозрения. В это время служащий гостиницы доставляет завтрак, свежесваренный кофе и, пожелав доброго утра, шустро удаляется.

— Я знал, что ты приедешь, — Семенов садится к столу. В отличие от жены он не подозревает, а уверен в этих самых «некоторостях», но будет молчать о них не потому, что служащий гостиницы невовремя сунулся со своим завтраком… — В доказательство, я еще вчера до твоего приезда заказал на утро именно то, что ты любишь.

Вера заинтересованно вскидывает брови, пытается издалека заглянуть под приоткрытую Семеновым сферическую крышку. Он дразнит.

— Фриттата с рикотой! – пиратским воплем оглашается комната, когда Вере все-таки удается подсмотреть.

Семенов довольно хмыкает, вспоминая их первое семейное утро и ее пересоленный кулинарный шедевр со смешным названием, и даже отдаленно не напоминающий знаменитый итальянский омлет.

— Спасибо, — Вера силится не заплакать. Не таким далеким утром, уже изрядно набив по жизни руку, она готовила это блюдо оставшейся на ночь Ольге.

Оставив платье с нижним бельем на берегу, Рита медленно и торжественно входит в ледяную прозрачную воду Ольгиного озера. С каждым новым шагом по зеркальной поверхности в разные стороны расходятся круги. — «Так и в жизни — каждый наш новый шаг несет в себе информацию изменений».

Отметив мысленно очередное «открытие», Рита срисовывает взглядом туман, клубящийся над водой, окрашенный рассветом из сиреневого в мерцающий розовый и скрывающий ее будущее в виде противоположного края озера.

Легкий толчок от песчаного дна придает ускорение, сообщает движение вперед. Это только в самом начале вода кажется обжигающей, дальше держит тело, словно перышко, даря обманчивое чувство свободы. Помогая себе руками, Рита летит над неизвестностью, мглой, уходящую в озерное дно и под неизведанностью туманных небес.

После вчерашнего побега, подобно старине Форесту, Рита все никак не могла остановиться. Мысли, чувства, эмоции, истины и правила — все настолько перепуталось, что казалось, едва Рита остановится, ее парализует и погребет под собой этот невидимый селевой поток бытия. Сцементирует, задушит, да так и увековечит в нелепой позе собственной…

«Я не знаю даже, чего собственного». Не выбирая цели, ни, соответственно, дороги, Рита просто шла вперед. Туда, где нет людей. Где нет чужих волн, расходящихся в пространстве ее астрального озера.

Она впервые в жизни была совершенно одна на огромной, безлюдной территории.

Небо, усеянное звездами, готическим сводом вздымалось на головокружительную высоту, но не давало ни капли света. И если сначала это немного пугало Риту, то позже открыло свои преимущества — в темноте не видно дорог, пройденных, протоптанных в поле уже кем-то. Значит, они не собьют ее с пути ложным обещанием чужой правильности. Она может свободно идти в любом направлении, и каждое из них будет ее собственным, верным.

Проплыв до противоположного берега, Рита видит не так давно обещанные Ольгой кувшинки. Они красивы. Напоминают лотосы из священных индийских трактатов.

Ее дед однажды писал нечто подобное — прекрасная шестирукая индианка прикрывает наготу цветком лотоса и буквально пронизана золотыми лучами восходящего солнца. Вопреки мифологии он считал Кали образцом святости и вовсе не злой, как представляют ее многие. Она держит в своих точеных руках вселенский порядок, разрушает невежество, одновременно заведует рождением и смертью. А как танцует! Даже мир рушится в восхищении!

«Я не Кали, не Мария и даже не Магдалена. Мне бы, наверное, покаяться, да не хочется».

Возвращаясь обратно, Рита ныряет в омут почти до самого дна. «Остаться здесь, и дело с концом». Кости ломит от пронизывающего холода, сердце сжимается в микроскопический комочек, а сознание очищается ледяным огнем.

Вода не принимает жертву, малодушно помышляющей о смерти женщины, выталкивает Риту на поверхность. Солнце ласково обнимает теплом начинающегося дня. Значит, будем жить.

На берегу пусто. От обнаженного тела едва заметен пар.

Встряхнув закудрявившиеся волосы, Рита делает глубокий-глубокий вдох и медленно-медленно выдыхает.

«Мне должно быть стыдно? — спрашивает неизвестность. — Но перед кем?»

Рита прислушивается к себе. Кромка сознания, как поверхность воды, по которой плывет человек.

Если верить одной из теорий, то мы живем в трех параллельных мирах одновременно.

Я и Я.

Я и Социум.

Я и Высшие силы.

Они взаимосвязаны и перетекают один в другой.

Глупо стыдиться перед собой за собственное тихое счастье. За, наконец, открытую полноту жизни. За осознание и принятие себя такой, какая есть. Созданной по «образу и подобию».

…значит, Бог вовсе не старый мужчина с окладистой бородой, а женщина-лесбиянка, проповедующая чувственность?

Или Богов много, или он/она просто бесконечно многогранны?

«Если смысл жизни только лишь в выполнении твоих заповедей, то почему они не дают мне чувства покоя и тихого счастья, которые я ощущала рядом с ней?»