Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"

— Семейные ценности превыше всего, — полушутливо произносит Семенов, слегка разряжая накаляющуюся обстановку. — К тому же, у вас тут скоро такая мечта возводиться начнет, что ни в какую Москву обратно вы уже никогда не захотите...

— Двойные стандарты, — усмехается Вера. — О семейных ценностях говорит тот, кто даже сына учит, как правильно изменять беременной жене. Ольга…

— Вера Александровна, — негромко предостерегает последняя, очередной раз «падая на амбразуру», то есть прерывая/прикрывая собой намечающуюся неприятность. Семенов и компания создают вежливый вакуум – в нем глохнут все неудобные слова. Беда только в том, что из человеческой памяти их теперь не вытравить.

— Что? Не здесь? — женщина изображает наивное удивление. Золотаревы-мужчины предчувствуют цирк, Семенов позор, Ольга видит в глазах не чужой женщины опасную дозу алкоголя, Рита – обиду на Ольгу, двоякое чувство, ужалить за эту обиду побольнее и нижайше просить прощения за нее же.

— Вадим Семеныч, — почти ласково произносит «виновница торжества», крепко берет Веру под руку. — Разрешите ненадолго украсть вашу жену? Один рабочий момент…

Рита готова была поклясться, что у Веры сейчас те же мурашки снуют по спине, словно ее до поясницы щекочут опасной бритвой – этой странной ласковостью в Ольгином голосе, и невольно сбивают дыхание на глубокий-глубокий вдох.

Опуская глаза, пытаясь справиться с головокружением, Рита слышит, как небрежно роняет Семенов свое разрешение, явно намереваясь сменить теперь компанию.

— Верни потом, откуда взяла...

— Так кто там с кем спал? — иронично хмыкает Никита Михайлович, когда Ольга почти не насильно уводит Веру прочь, и обе делают вид, что прогуливаются.

— Олька с Семеновым, — отвечает и частично объясняет Рите Миша. — Вера узнала, закатила скандал, но Семенов пожалел и вместо увольнения отправил свою бывшую любовницу к нам в ссылку. — Он смотрит вслед удаляющимся женщинам. — Но, по-ходу, там совсем другая история. И тогда понятно, почему он все подписал ей, не глядя. Стремно признать, что жена изменяет тебе — раз, и два — изменяет с бабой… Рит? Ты чего?

Она объяснила тем, что от шампанского и отсутствия кислорода у нее закружилась/разболелась голова. Что не нужно за ней ходить, провожать.

Они остались позади разбирать скабрезные детали чужой интимной жизни.

«А мне куда? В уборную? Классика жанра? — двигаясь в направлении туалетов, сама себе иронизирует Рита. — Притвориться унитазом, дабы подслушать подробности! Сколько всего в тебе интересного!»

Затем резко и одним желанием меняет траекторию побега на фойе – здесь свежо, открыты окна, за ними тает красивый и теплый майский вечер, манит иллюзией свободы.

«Послать всех к черту! — Рита вызывает кнопкой лифт. — И Ольгу, с ее богатой личной жизнью, и Золотаревых, с их сплетнями, и меня — наивную дурочку!»

Боясь разреветься окончательно, Рита не дожидается лифта, бежит вниз по лестнице, пряча глаза от окружающих со-горожан, едва не сбивает с ног собственную маму с отчимом, поднимающихся вверх. Занавес.

— То есть… платок, носовой, — протягивает Павел Юрьевич.

— Что с тобой? — ужасается Диана Рудольфовна, глядя на дочь огромными от удивления глазами. — Что случилось?

Принимая платок взаимопомощи, Рита промокает ресницы, заодно спешно пытается успокоить дыхание, и это у нее почти получается.

— Не знаю, — шепчет в ответ встревоженной не на шутку матери и врет, выдавая за причину первое пришедшее на ум. — Я что-то читала про панические атаки, похоже, это они...

Мама тихо выдыхает, осторожно берет под руку взрослую дочь, приговаривая, как маленькому бестолковому ребенку:

— Глупости, Марго. Какие атаки? На тебе лица не было.

Рита шмыгает носиком, вздыхает, оглядывается, на миг становясь для мамы этим самым маленьким/бестолковым.

— Так потому и не было. Они же панические, — заканчивает уже внешне абсолютно спокойно, как будто и не было ее побега, сдерживаемой истерики.

Павел Юрьевич тихо смеется:

— Шутница вы, Маргарита Иннокентьевна. Идемте, я провожу вас обеих. Мне не терпится обсудить кое-что с вашей подругой Ольгой. Она здесь? Почему вы вчера ничего нам не сказали?

Ольга вталкивает Веру в тесную служебную уборную, захлопывает дверь и в тихой ярости поворачивается к женщине.

— Что это? — в голосе, струящемся по ее лицу, звучит все та же почти ласка, а затем удавкой, толчками затягивается на шее. — Что. Ты. Там. Устроила?

Взгляд сверху вниз, где Ольга выше своей непосредственной начальницы, легким вопросительным оттенком дает разрешение на ответ.

— Я не права? — отчаянно хватаясь за быстро тающий от страха хмель, лепечет Вера. — Он же сам его учил...

— Не прикидывайся, — Ольга всегда чувствует власть своей химии. Она даже не касается ее, но Вера дрожит не только (не столько) от страха, сколько от иного сильного чувства, ее проклятия — ей нравится это. Ее прет, когда с ней властно-грубоваты. Когда Ольга с ней такая.

«Только я не хочу тебя больше!» — Кампински отводит глаза. Усталость и какая-то обреченность наваливается на плечи (или камнем на шею).

— Я соскучилась! — несмело обнимая, шепчет женщина. Этот камень ее руки, ее запах...

— Не начинай, — холодно останавливает Ольга, глядя в глаза, с силой, до боли сжимает Верины запястья, смотрит, как расширяются зрачки, подменяя своей пустотой нежно-грустную радужку, и почти ненавидит их, Веру, ее податливость...

От боли Семенова стонет Ольгиным именем, Кампински же ее голос выводит из задумчивости – она чувствует, как металлический браслет часов врезался в кожу Вериной руки и ее собственной ладони.

«Теперь останется след» — медленно разжимая пальцы, Ольга предостерегающе шепчет:

— Не смей.

Женщина тихо тает надоевшими извинениями:

— Это я виновата, прости…

«Да пошли ты меня уже к черту!» — в бессильной ярости кусая губы, Ольга медленно закрывает глаза, подавляя в себе желание сделать Вере еще больнее. Ей не интересно здесь просто до ненависти, до исступленного желания просто убить – взять за шею двумя руками и доставить ни с чем не сравнимое удовольствие, медленно душа...

«А ведь Ритка мне постоянно что-то пыталась донести» — словно меняющийся порыв ветра, мысль резко переключает волну. — «Надо было послушать ее, а не откладывать на бесконечное завтра...»

— В ней дело! — оставленная буквально на секунду сама себе, произносит/догадывается Вера. — Ей ты писала проект. Это сразу чувствуешь.

— Да что ты? — кривит губы Кампински тем презрительнее, чем сильнее начинает гореть лицо, словно от миллиона пощечин. Этот жар толкает Ольгу в новое наступление

— Я сто раз предупреждала, — шипит она Вере в лицо в тесном, темном пенале, где обе зажаты сложившимися странными отношениями и общей опасностью. – Никогда не смей ревновать меня, не смей диктовать мне условия, не смей нас позорить. И теперь вообще ничего больше не смей, мы не вместе, не будем и не были никогда.

— Я тебя ненавижу... — тихо стонет Вера, и кажется, стареет прямо на глазах. — Но я скучаю, тоскую по тебе. Я ждала тебя с самого начала, с первого момента, еще с Альки. Я пытаюсь не ждать! — сквозь грусть истекает слезами последняя, безнадежная и безответная любовь. — И не могу! Я ненавижу тебя!

Когда Ольга выходит, хлопнув дверью, Вера остается абсолютно одна.

— А я думал, что ты домой, — пойманный врасплох, Мишка глупо разводит перед Ритой руками, за его спину спешно прячется Джамала.

Диана Рудольфовна, Павел Юрьевич и Маргарита перед ними настоящей семейной мафией.

— Я тоже так думала, — Рита берет у проходящего мимо официанта новый бокал шампанского, делает большой глоток. — Но мама решила иначе, и вот я снова с вами, любимый муж!

Такой он свою жену еще никогда не видел, даже во времена, когда она еще не была его женой.

— Что ты с ней сделал, Михаил? — вторит его мыслям Диана, которая, определенно, не узнает сегодня свою дочь.