Кабанье урочище - Евгений Константинов

А по поводу ужасов – вообще-то тоже не знаю, чего я в эту кингятину уперся. С другой стороны, про любовь-морковь, что ли писать? Так это без особых усердий можно километрами ваять. Но здесь я лучше всяким-разным библиотекарям место уступлю.

– Почему библиотекарям? – не поняла Трида.

– Это я так называю сопливых писаришек, которые жизни не видели, зато шибко графоманить горазды. Женщины-писательницы – еще ладно, я, правда, на их творчество, давно перестал обращать внимание – не мое. А вот когда мужики, которые даже в армии не служили, берутся за перо и начинают писать про войны, про бандюков и про всякие разборки со стрельбой, меня от этого тупо воротит…

– Павел, а вот если без обиды, у тебя, ведь тоже тексты не идеальны?

– Согласен. Есть изъяны. Но мне вот что узнать хочется. Лично тебе мои нетленки читать было интересно?

– Очень.

– Ты их запомнила? Пересказать хоть один рассказ смогла бы?

– Конечно.

– Во-о-от! – Протянул Павел. – Значит, не зря я этой фигней писательской занимаюсь.

– Конечно, не зря. Только все-таки поменьше ужасов и крови хочется. Их и без того в нашей жизни предостаточно.

– Между прочим, пор любовь у меня тоже рассказ есть – единственный, который, кстати, до сих пор не опубликован.

– Очень интересно! – Трида приняла у него из рук очередного двухсотграммового подъязка. – Расскажешь?

– Да там все просто. Правда, название у рассказа замысловатое – «Вложения в мысли с невероятными последствиями».

– Замечательное название! Если можно – хотя бы двух словах сюжет расскажи.

Павел помнил тот рассказ слово в слово:

«Конечно же, это была она! Стояла в саду, держась за штакетины забора, и смотрела на меня, проносящегося по шоссе мимо на велосипеде.

Два года я не был в городе своего детства, два долгих года службы на границе. Вернувшись домой, на следующий же день приехал на дачу в свою любимую Истру. И первое, что я сделал, – вытащил из сарая видавший виды полугоночный велосипед, стер с него пыль, подкачал шины и, как в детстве, покатил по истринским улицам Я крутил педали и поворачивал руль, выбирая самый короткий путь, чтобы проехать мимо дома той, которую любил самой первой, самой чистой, но так резко оборвавшейся любовью…

Как и два года тому назад, был такой же прохладный октябрьский день, когда в садах на грядках жгут собранную в кучи опавшую листву, и в воздухе витает аромат уходящей осени, когда деревянные домики старой Истры, летом утопающие в зелени, а сейчас, видимые со всех сторон, кажутся осиротевшими. Я ехал по пустынным улицам, тишина которых нарушалась лишь отдаленным карканьем ворон, да ленивым взлаем собак за заборами, и внутри у меня что-то переворачивалось и рвалось наружу тоскливым стоном…

Оксана жила на окраине города, на перекрестке дорог, одна из которых терялась в лесу, другая поднималась в горку и поворачивала к школе… Я перестал крутить педали и помчался вниз с той горочки, приготовившись за несколько мгновений успеть разглядеть каждое окошко ее деревянного дома, каждое деревце в саду… Но сразу увидел ее, свою первую любовь!

Резко тормозить не стал, проехал дальше, постепенно сбавляя скорость, развернулся на следующем перекрестке и, чувствуя, как всего буквально колотит, покатил обратно.

Первое потрясение ждало меня, когда я увидел Оксану вблизи. Она была почти на год моложе меня, но сейчас выглядела, чуть ли не в два раза старше. Я не узнал бы ее, встретив в толпе на улице, – так изменилось лицо!

– Привет, – сказала она. – Отслужил?

Я кивнул, хотел улыбнуться и тоже поздороваться, но мой взгляд упал на ее пальцы, и слова застряли в горле. А Оксана, как-то очень устало усмехнулась и показала еще и ладони, заставив меня содрогнуться. Свежие, казалось, только что полученные ссадины на пальцах и ладонях кровоточили.

– Помнишь, ты рассказывал, как навернулся со своего велосипеда? – вроде бы, ни к месту спросила девушка и, не дав мне открыть рот, продолжила:

– Тогда ты еще испугался, что слишком сильно обдерешь об асфальт ладони, поэтому перевернул руки, чтобы равномерно распределить раны… Я взяла с тебя пример…

– Упала с велосипеда? – уточнил я.

– Да. Разогналась, а потом отпустила руль. Это было классно, нестись под горку, заложив руки за голову. До тех пор, пока переднее колесо не наехало на маленький камешек. Но ты в тот раз, когда распахивал руками асфальт, сделал все правильно. Лучше поберечь ладони и эту сторону пальцев.

– Почему же, ты их до сих пор ничем не смазала, не перебинтовала? – кивнул я на продолжавшие набухать кровью ссадины.

– В тот вечер ты тоже пришел ко мне без всяких мазей и бинтов. Сказал, что такие царапины на открытом воздухе быстрее заживают.

…Я очень отчетливо помнил тот летний день. Падение с велосипеда стало вторым приключением. Первое случилось часом раньше, когда мы вместе с братом прикатили на велосипедах в Полевшину. Зачем мы полезли на полуразрушенную церковь, трудно сказать, наверное, просто захотелось немного рискнуть. Лезли по внешней стороне стены, цепляясь за расшатанные, осыпающиеся под пальцами кирпичи. Я сорвался на уровне второго этажа. Понадеялся на надежность кирпича под ногой, который неожиданно вывернулся. Успел развернуться и даже слегка оттолкнуться от стены, в надежде допрыгнуть до растущего рядом дерева. И допрыгнул, вот только ветка, до которой дотянулся, обломилась. Я упал на груду кирпичей, скрытых зарослями густой злющей крапивы. Пострадали не столько слегка разбитые локти и колени, сколько жутко обкрапивленные левая сторона шеи, щека и ухо, хорошо хоть глаза успел зажмурить. И уже потом, возвращаясь на дачу, разогнавшись и заложив руки за голову, я кувырнулся с велосипеда…

Впервые я увидел и сразу влюбился в Оксану тоже благодаря своему велосипеду. Случилось это в самом конце августа, в день, когда мне предстояло уехать из Истры в Москву, чтобы пойти в десятый класс. В истринских школах было принято еще до первого сентября устраивать что-то вроде праздничных линеек, а может, проверок перед новым учебным годом. В городе витало приподнятое настроение, в единственном местном кинотеатре на дневные сеансы всех пускали бесплатно, даже в тире, что функционировал рядом с Домом Культуры выдавали каждому желающему на халяву пять пулек, правда, чтобы их получить и затем отстреляться, приходилось отстоять в очереди побольше часа…

Я же, не испытывая ничего, кроме печали об ушедшем лете, с утра пораньше, оседлал свой велик и отправился прощаться с любимым городом. Маршрут особо не выбирал, ехал, куда руль повернет, благо, спешить было некуда. Через некоторое время руль повернул к одному из перекрестков, который украшала колонка с питьевой водой. И нельзя сказать, чтобы меня особо мучила жажда, но я как-то само собой остановился, спешился, надавил на туго сопротивляющуюся ручку колонки и подставил рот под вырвавшуюся из недр водопровода мощную струю холодной, слегка отдающей ржавчиной воды.